Елена Ротман - Когда нам будет 40 лет

– Я видимо все же люблю его, – произнесла Анна, смотря, как персонаж Джулии Ормонд, возвращается из Парижа домой.

– Кого? – не поняв, спросила Мария и посмотрела на дочь. Иногда ей казалось, что со всеми этими переменами в жизни они невероятно отдалились. Теперь вместо нее у Анны была Хезер, что полностью соответствовала всем желаниям княжны. Часто княгиня Мария думала, что просто перестала быть нужной своей дочери. От этого немного кололо в сердце.

– Куроки. Я люблю его. Мне так кажется, – пояснила княжна, не смотря на мать. Ей уже не было стыдно своих чувств, только горько и хотелось, чтобы ее пожалели. Лучше. Лучше бы она влюбилась в какого-нибудь актера. Еще лучше родом из княжества. О, это было бы совсем идеально.

– Что тебя тревожит? – спросила ее мать, погладив по голове. – Как я вижу, чувства взаимны.

– И что с этого? – вздохнула Анна. – Впервые я по – настоящему увлеклась человеком, да еще взаимно. А быть вместе мы с ним не сможем. Какая ирония. Он не отступится от трона. Он же рожден для этого. А я не дура, чтобы упустить свой.

– Но ведь чувство влюбленности само по себе прекрасно. Твое сердце трепещет. Живет.

– А потом умирает мучительно долго, – закончила за нее дочь, натянув на себя плед.

– Ты хочешь все и сразу, – усмехнулась женщина, поцеловав ее в лоб. – Никогда не знаешь, что будет дальше.

– Я знаю, – возмутилась Анна, отодвинувшись от матери и посмотрев на нее своим фирменным укоряющим взглядом. – В следующий раз я добьюсь своего. Он будет моим и я буду счастлива.

Мария с улыбкой покачала головой, решив не обращать внимания на ее юношеский максимализм и нетерпение. Хотя в упертости по достижению цели, с недавних пор, у Анны не было равных. Она зубами вгрызалась в «нелюбовь» жителей княжества, заставляя их менять свое отношение. Выходя из своей комнаты, она становилась доброй и дружелюбной, была внимательна к прислуге, сдружилась со священником из придворной церкви. Всегда останавливалась, если с ней хотели пообщаться жители. Улыбалась, цвела и освещала княжество. Апогеем доброты, по мнению Марии, служил случай, когда маленькая девочка лет шести в торговом центре попросила у нее собаку. Анна, учтиво спросив разрешения родителей, за ручку с девочкой, под пристальным взором камер пошла в зоомагазин, где в течение двадцати минут выбирала и консультировалась с продавцами насчет собаки и что ей нужно в первое время.

– А вы тоже любите собак? – спросила малышка, прижимая к себе счастливого щенка терьера.

– Нет, милая, я люблю котов, – под смех фотографов ответила княжна, поглаживая девочку по голове с двумя милыми косичками каштановых волос. Наверное, именно с этого момента стало модным говорить про княжну не только гадости. Помнится, последняя, узнав о волне любви, вызванной не работой дворца, скакала на кровати, не обращая внимания на снисходительный взгляд Хезер. В тот момент она была действительно счастлива.

Он позволил себе совершать глупости вплоть до момента как Дворец официально представит Сору Ямада его невестой. Эгоистично и жестоко, но до этого момента он и не собирался «вести правильный образ жизни» – негласно ему даже позволили это. Какие-то жалкие последние месяцы чистого безумства в рамках закона. Вот только расписывая свои планы, Куроки постоянно не задумывался о чувствах Соры. Да и Анне было на них глубоко наплевать, хоть где-то в глубине души совесть легко царапала сердце.

– И что это за хмырь на фото? – спросил Куроки, откинувшись на спинку пластикового стула. Был обычный знойный полдень, в котором солнце уже было разогрето до предела, одаривая гостей и жителей своим теплом, заставляя прятаться в тени и у кондиционеров.

Анна отобрала газету и всмотрелась в фото, к ее удивлению, расположенное на первой страницы местной прессы. У нее с утра болела голова, так что очередная игра в «уколи меня словами», ей была не интересна.

– Какой именно? – девушка, подняв солнечные очки на голову и закрепив их в волосах, посмотрела на упонца, довольно забавно выглядевшего в своих хлопковых штанах цвета морской волны и белой рубашке. – Если ты о том, что справа, то это, мой милый, бой брат.

В ее голосе явно звучала легкая позволительная усмешка и укор, что он так просто позволил своим чувствам вылезти наружу.

– Я о другом, – Куроки даже не удостоил ее взгляда, продолжая рассматривать окружающий местный колорит, состоящий из поляков и краинцев. Он хотел побыть с ней там, где их никто не узнает и не догадается искать и вот они в Польше. В крохотном городке, почти на границе с Краиной. В самом начале их маленького путешествия, ради которого ему еще дома пришлось найти карту мира, дабы понять, куда же его тянет эта безумная европейка. Но не в этом суть. Главное, что они с княжной походили на туристов, пусть юноша все же чувствовал, что за ними наблюдает чья-то охрана. Вот только он почему-то не спешил делиться этим ощущением с Анной. Хрупкий маленький мирок, полученный благодаря вранью и самостоятельному устроенному светскому рауту.

– Это Виктор, – Анна посмотрела на принца, как на неразумное дитя. Она просто забыла, что в остальном мире Руже просто не имел политического веса. – Его смело можно назвать другом семьи. Впрочем, он довольно интересный собеседник.

– Так же как и твой… Джаред? – усмехнулся Куроки, взяв бокал с ледяным вишневым соком. – Или я не прав?

– Мне кажется, у кого начались критические дни? – девушка резко отложила газету и посмотрела на собеседника. Она никак не могла понять, что же с ними творится весь день. Может тому виной ее головная боль, что обожала ее преследовать?

Они лишь вчера утром прилетели сюда разными рейсами, заказали один номер с двумя спальнями, оплатив специальной кредиткой Хезер, гуляли всю ночь по ярко освещенному неоновыми лампами городу. Но сегодня утром их словно подменили. Появилась какая-то нервозность. А завтра они улетали в Рим.

– Что-то не так? – Анна протянула руку и коснулась его руки. – Что-то случилось?

Был еще вариант спросить «это из – за твоего «хвоста»?», но она не стала. Зачем рушить это равновесие?

Он непроизвольно вздрогнул от ее немного встревоженного тона – она еще ни разу не была настолько ласковой. В его странных мечтах она всегда язвила и упрекала, и возможно именно это оставляла его на плаву, не давая с головой нырнуть в любовный омут. Куроки глубоко вздохнул, как учат в книгах и на бесполезных тренингах в университете, но не помогло. Его впервые мучила осознанная ревность к этому тридцатилетнему старику. Какое странное открытие до дрожи в коленях и нетерпения. И как смешно, ведь когда ему будет тридцать, он поймет, что старость это когда твои дети говорят «но в вашем веке все было иначе».