Мила Дрим - Спаси меня

Потоки приятной воды хорошо смывали усталость и девушка, довольная и свежая, пошла в свою комнату. Теперь ее личная спальня была компактной – у стены стоял диван, рядом самый что ни на есть простой стол, за которым Эйслин делала уроки. В углу разместился местами потрескавшийся, старый шкаф. Девушка шутливо называла его «мой прекрасный антиквариат». Неровности пола маскировал раскинутый на нем темно-зеленый ковер. Наверное, когда-то, лет двадцать назад, он смотрелся действительно шикарно, но сегодня выглядел почти убого. Но для Эйслин, все, окружавшее ее, было привычным и по – своему прекрасным. Было бы ложью заявлять, что она не мечтала о более благополучной жизни. Мечтала, еще как. Ночью, перед тем как заснуть, снова и снова девушка прокручивала свое светлое, успешное будущее, где не было бы место страху, молчания и безнадежности. Эйслин взяла с полки книгу в красивой, яркой обложке, это был новый любовный роман – подарок матери на день рождения и, уютно устроившись у окна, принялась за чтение. Мыслями и чувствами она унеслась на несколько веков назад, живо рисуя в своем воображении главных героев, эпоху, в которую они жили и события, постигшие их.

Женский крик, доносившийся у входа в дом, нарушил приятную идиллию. Эйслин сокрушенно закрыла глаза. Она знала, кто это, и что, вероятно, последует за этим. Девушка спешно направилась на кричащий, все громче и громче, голос матери. Та не сразу заметила ее присутствие, слишком погруженная в собственное отчаяние, она продолжала кричать на своего мужа и отца дочери:

– Ты обещал! Обещал! Все эти двадцать лет, каждый раз обещал больше не пить!

В ответ послышалось что-то нечленораздельное, и глухим шумом отозвалась попытка Криса Брукса зайти домой. Но не так-то было, Теа Брукс преградила собой путь, продолжая криками изливать накопившуюся за годы боль и отчаяние:

– Ты обещал! Клялся! Клялся нашей дочерью, твоей любимицей, Эйслин, что больше никогда не будешь пить! Не прошло и года, и ты снова взялся за это. Убирайся, алкаш несчастный!

Мистер Брукс вновь попытался зайти, но жена толкнула его, а тот, в ответ, с удивительной прытью для своего состояния, вцепился ей в горло. Как в страшном сне Эйслин наблюдала за ужасающей, разрушающей картиной, развернувшейся прямо перед ее лицом: кожа Теа побледнела и стала отливать синими красками, взгляд стал отсутствующим и каким-то пугающе странным.

– Папа! Перестань! – девушка с небывалой силой оторвала его руки от своей мамы. Та, резко закашлявшись, схватилась за грудь. Слезы струились по красивому лицу Теа, ненависть горела в ее орехового цвета глазах. Эйслин торопливо завела мать домой и попыталась запереть входную дверь, но Крис Брукс уже успел зацепиться за ручку.

– Папа, пожалуйста, уходи, – срывающимся голосом попросила Эйслин, чувствуя, что умирает внутри. Ей было страшно. Ей было жаль маму и папу.

Одна она вряд ли бы справилась, однако соседи, услышавшие очередной скандал у Бруксов, вызвали полицию, и спустя минуту, восемнадцатилетняя именинница с щемящей болью в сердце наблюдала, как отца забирают в отделение. Девушка знала – он вернется. На протяжении всей своей жизни Эйслин наблюдала одну и ту же схему отношений родителей: очередная пьянка, скандал, в котором иногда присутствовало рукоприкладство, уход отца, а спустя время – от нескольких дней до месяцев, его возвращение. Все повторялось снова и снова.

Осуждала ли родителей Эйслин? Нет. Она любила их. Но ей был страшно. Страшно от одной мысли о том, что однажды папа в пьяном угаре задушит маму, а ее, Эйслин, не будет рядом. Страшно, что когда-нибудь, отец пойдет своей пьяной, качающейся походкой и, спотыкнувшись, так упадет, что разобьет голову, и никто не подойдет к нему, а ее, Эйслин, не будет рядом, а он умрет, истекая кровью, в одиночестве. Она не сможет их спасти.

Девушка направилась в гостиную, где в одном из ветхих кресел сидела ее мать, тонкие плечи которой сотрясались от рыданий. Прижав к раскрасневшемуся носу белый платочек, Теа повторяла:

– За что Господь так наказал меня? Я простила его снова, а он… Я устала, устала тащить на себе весь этот дом, работать без отдыха и терпеть его пьянки…

Эйслин нежно приобняла маму за плечи, а та кивнула головой, глядя куда-то перед собой, в одну точку. Девушка сходила на кухню и принесла Теа стакан воды, та выпила и поблагодарила дочь словами:

– Спасибо, Эйслин. Только ты меня понимаешь. А ведь сегодня твое день рождения. Жаль, что все так поучилось.

– Да, жаль. Но, мама, слава Богу, ты жива и это самое главное, – уверенно сказала девушка, с тревогой и мукой в сердце, глядя в заплаканное, родное лицо матери. Та грустно улыбнулась:

– Пойду к себе, отдохну, приведу себя в порядок, а после попьем вместе чай.

Эйслин понимающе кивнула головой и пошла на кухню, проверить, в чистом ли состоянии их праздничный чайный сервиз. От всех этих переживаний у девушки сильно разболелась голова. Сначала она терпела ее, но через час боль настолько мешала спокойно мыслить, что Эйслин решила принять меры и выпить обезболивающее. Так как Теа наверняка спала сейчас, девушка достала аптечку и, найдя там таблетки, которые обычно принимала ее мама от головной боли, выпила целых две штуки. Бросив взгляд на аппетитный, не тронутый никем шоколадный торт, ожидающей гостей, Эйслин пошла в свою комнату. Она планировала продолжить увлекательное чтение, дабы отвлечься от страшных мыслей и воспоминаний. Внезапно накатившая слабость не позволила Эйслин дотянуться до книги. Вокруг все стало исчезать, в ушах появился громкий гул, перекрывающий все другие звуки, и Эйслин ощутила, будто кто-то невидимым огромным шприцем высасывает жизнь из ее тела. Не было ни сил, никакой возможности позвать на помощь. С грохотом, девушка упала на пол собственной комнаты…

Ее день рождения стал вторым Днем Рождения. Прибежавшая на шум Теа, нашла побелевшую дочь без сознания. Была вызвана скорая, которая немедля забрала Эйслин в реанимацию. Вскоре была найдена причина случившегося – выпитые девушкой таблетки от высокого давления на фоне собственного, низкого, спровоцировали опасное для ее жизни состояние. К счастью, врачи оказались настоящими профессионалами и спасли Эйслин. Когда она пришла в себя, то обнаружила кислородную маску на своем лице и множество трубочек, шедших к венам на двух руках. Затем усталым взором она заметила заплаканные лица матери и сестры, виноватый, внезапно резко протрезвевший взгляд отца, и сочувствующий, добрый – старшего брата.

Девушка пробыла в больнице девять дней, и лишь когда состояние стабилизировалось, ее отпустили домой. Эйслин же не терпелось покинуть больничные стены и скорее оказаться в родном доме. Однако близкие этот несчастный случай расценили как неудавшуюся попытку самоубийства, и сколь не пыталась девушка доказать родным обратное, те остались при своем мнении. Лишь Розалин, поджав губы, бросил Эйслин наедине фразу, что она «притворщица и манипуляторша». Злость родной сестры неприятно удивила и больно ранила девушку.