Ярико - Медальон в наследство, любовь в подарок

– Ева, а твой отец знает, где ты и чем занимаешься?

– Нет. Он сейчас на совещании, – ответила она.

– Я потому и зашёл сюда, чтобы предупредить вас о том, что совещание уже закончилось, и твой отец уже идёт сюда.

– Откуда ты знаешь, что он идёт именно сюда? – спросил я у Эдика.

– Я сам слышал. Он сказал, что только зайдёт в аудиторию за документами.

Мы едва успели спрятаться под партами, когда зашёл её отец. Он действительно взял какие-то документы со стола. Постоял ещё несколько минут. Всё это время я только молился о том, чтобы ни у кого из нас не зазвонил телефон. Когда дверь за профессором закрылась, мы облегчённо выдохнули.

Ева попрощалась со мной. Поблагодарила Эдика и вышла.

Мы с другом остались в аудитории одни.

– Ну, ты даёшь! – бросил мне Эдик.

– А ты говоришь, что она монашка. Она так классно целуется, что если так все монашки целуются, то я тут же отправляюсь в женский монастырь!

– Я с тобой! – засмеялся друг.

Так прошло две недели. Две недели нашего с Евой общения. Мы были просто счастливы. На всех парах мы сидели только вдвоём. После занятий она частенько задерживалась и помогала мне догонять пропущенное. С каждым днём я всё больше и больше привязывался к ней. Мне казалось, что и она тоже.

Несколько раз за это время я видел, как её привозил тот мужчина. Но я старался об этом не думать. Я как страус, прятал голову в песок. И вот в один из дней мне пришлось эту самую голову всё же вытащить из «песка». И ждал меня пренеприятный сюрприз.

В тот день Евы на занятиях не было. Когда я весь день просидел на занятиях один, то только тогда я окончательно понял, насколько серьёзно я привязался к ней.

Последней парой у нас была философия. И когда пара закончилась и все студенты вышли из аудитории, я решил подойти к Евгению Петровичу и узнать, почему сегодня на занятиях не было его дочери.

Когда я задал ему этот вопрос, он долго ничего не отвечал. Он долго изучал своим проницательным взглядом. И только после этого ответил:

– Радмир, я давно хотел с тобой поговорить.

– И о чём же вы хотели со мной поговорить?

– О моей дочери.

– Мы с ней общаемся. И она мне очень нравится.

– Я знаю это. Но вы не можете быть вместе.

Я слушал его слова, и они прошлись по мне как танк.

– Но почему? Чем я вас не устраиваю?

– Ты меня устраиваешь всем.

– Тогда почему вы так говорите?

– Я не могу тебе сейчас всего объяснить. Но быть вместе вы не можете. И более того: не сиди с ней рядом.

– Это всё?

– Всё, Радмир.

Я вышел. Я не знал почему. Не знал. А ещё я не знал что мне теперь делать.

Начиная со следующего дня мы с Евой перестали общаться. Я стал сидеть с Эдиком. А она сидела теперь с девушкой из нашей группы. Но они не общались между собой. Было очень заметно, что Ева грустит. Но она даже не смотрела в мою сторону. Я ничего не мог понять.

Сначала я злился. На Евгения Петровича. На неё. На себя. На обстоятельства. Знать бы хоть, почему?

В тот день я следил за ними. Когда я увидел дом, в котором жили Косарёвы, я спокойно отправился домой.

Вечером же я вернулся сюда. Что я рассчитывал здесь увидеть? На что я мог надеяться? Я и сам не знал ответа на эти вопросы. Но меня тянуло к ней безудержно. Было такое чувство, что если я не буду к ней хоть чуть-чуть ближе, то просто не смогу дышать. Поэтому когда стемнело, я подъехал к их дому, остановившись за несколько кварталов. Припарковал машину на стоянке возле соседнего дома и отправился к ним во двор. Я стоял под сенью большого дерева. На улице уже стемнело, поэтому я мог так стоять спокойно, не боясь, что меня увидят.

Дом, в котором жила Ева был двухэтажный, как и большинство домов в этом районе. Это был солидный район для состоятельных людей. Сам я жил в похожем районе, только в другой части города.

Свет горел в окнах на первом этаже, но ничего не было видно. Я набрался смелости, подошёл ближе. Когда я заглянул в окна дома, то увидел, что Ева сидят с отцом в гостиной и о чём-то разговаривают. Я не мог слышать их слов, но по тому, как она вели себя в это время, нетрудно было догадаться, что они о чём-то спорили. Профессор был не в духе. Он разговаривал с дочерью очень резко, от чего она не выдержала и стала подниматься наверх. У меня было почти непреодолимое желание броситься к ней. Чтобы успокоить. Чтобы прижать её к себе. Но я не мог этого сделать. Ведь я хорошо знал, что её отец не желает меня видеть с ней рядом.

Но меня всё это не останавливало. Я стал смотреть по сторонам и увидел рядом с домом большое дерево, крона которого уходила вверх, выше крыши.

Мне хватило нескольких минут для того, чтобы забраться на него. Когда я оказался вровень с окнами второго этажа, то едва не упал вниз, так как в окнах загорелся свет. Я испугался, что она меня увидит. Но нет.

Я стал наблюдать за Евой, потому что на моё счастье это оказались окна её комнаты.

Что же я ожидал увидеть? В моих потаённых мыслях тут же пронеслись шальные мысли о том, как она будет раздеваться. И едва я об этом подумал, как она и правда стала раздеваться! Я только крепче ухватился за ветки дерева, чтобы не упасть.

Ева раздевалась быстро и нервно. Но и от этой картины у меня дух захватило! Вот она наконец-то сняла с себя это длиннющее платье. Я уже думал не раз, что она его носит только потому, что у неё какие-то проблемы с кожей или ногами. Но меня поджидал приятный сюрприз: её ноги были прекрасны – без малейшего изъяна. Они были длинными и прямыми. А ещё её кожа отливала молочной белизной. Когда она сняла с себя платье, то осталась в одном нижнем белье. Её грудь была такой полной, сочной, что мне стоило большого труда оставаться на месте. Когда же она стала снимать с себя и бельё, то я не выдержал и застонал. Нет, идея с подглядыванием была не самой лучшей.

Ева сняла с себя всё. После этого она подошла к большому зеркалу и остановилась возле него. Так она стояла и смотрела на своё отражение в зеркале какое-то время. Она распустила косу и стала расчёсывать волосы. Ко мне она стояла спиной, поэтому какое-то время я не мог видеть её наготы из-за копны белоснежных волос, которые окутали её с головы до ног.

Я едва держал себя в руках. На меня с такой силой нахлынуло желание к этой девушке, что я что было силы ухватился за сук, да так, что костяшки пальцев занемели.

Мой разум подсказывал мне, чтобы я прекратил всё это. Чтобы я убирался отсюда и прекращал заниматься мазохизмом.

Но мои чувства к этой девушке не позволили мне этого сделать. И я продолжил своё наблюдение.

Постояв перед зеркалом несколько минут, она одела длинную ночную сорочку. Я разочарованно вздохнул. Но мне всё же немного полегчало.

После этого она накинула на голову платок и, потушив свет, включила ночную лампу.