Алексей Бородкин - Мужчина и его женщины

Лена подошла ближе, обняла, положила руки на плечи. На белой после зимы коже проступали веснушки.

Прошла секунда. Вторая.

Саша ждал и не понимал, стал ли он паном или уже пропал? Будет сухой приговор: "Посмотри на себя!" и полный презрения взгляд. Или нечто другое?

Поцеловала. Взяла за руку и быстро повела вглубь квартиры. Двигалась уверенно, как проводник. В сущности, она и была проводником…

В спальне Саша успел заметить тяжелые зелёные портьеры. Цвет был настолько глубоким и мудрым, что ткань казалась чёрной, и только солнечный свет, пронизывающий материал, выдавал оттенок.

…Долго нефритовый всадник блуждал по заброшенным землям…

И далее, по тексту… как я писал ранее.

– Ты меня обманула.

Лена удивилась:

– Разве? Когда?

– Ты не сказала, кто приходил.

– Тебе хочется знать?

– Думаю, да.

– Это был Слава.

– Кто есть Слава?

– Мой жених.

– Хорошая шутка.

– Через две недели у нас будет свадьба.

Он приподнялся на локте, посмотрел. В утробе спальне плавали сумерки, Саша рассмотрел её глаза. Глаза не лгали.

– Это мило, – сказал он.

Мозг выдал дежурную фразу:

– Ты его любишь?

– Конечно! – ответила Лена.

Краткая пауза перед ответом убеждала, что вопрос о неземной любви здесь неуместен. Любовь была практической, земной.

Да и что такое "неземная любовь"? Хуже неё только "любовь до гроба". Любовь, которая рушится через месяц после загса. И очумевшая, яростная супруга готова сожрать своего суженого без перца и без соли. Как паучиха паука.

Брак по расчёту – единственный брак, в котором присутствует здравый смысл. Вдумайтесь, и вы поймёте, что я безоговорочно прав.

Только не подумайте, что я привожу здесь рассуждения Саши Раевского. В эту секунду ему было глубоко наплевать на рассуждения, ибо, как только просыпалось желание, рассуждения становились излишни.

"И то истина, что на всей Земле нет большего наслаждения, чем совокупление с молодой горячей наложницей…" – так молвил буддистский монах Ринчен Санпо. А он кое-что понимал в любви. В хорошем смысле этого слова.

…Закончив, долго стояли под душем. Грелись. Целовались.

Выбрались из ванной. Съели и выпили всё, что было приготовлено. Отварили пельменей, съели их. Не жалея сметаны и сливочного масла.

(Клеймлю сей поступок с завистью, и стараюсь опозорить чревоугодцев: Молодые! Здоровые! Организмы!)

Перед уходом Саша спросил:

– Ты не шутила?.. Свадьба… Слава?

– Разве с такими вещами шутят?

– Действительно. – Саша смутился.

Солнце переползло к другому углу комнаты. Фотография Менделеева казалась ликом удивлённого Христа.

– Пойдём завтра в парк, – предложил. – Тюльпаны зацветают… я видел.

– Пошли.

В какой-то мере, определённость внесла спокойствие. Всё понятно: есть жених, есть дата свадьбы. Есть Лена. И есть Саша… какой-то неведомый Слава… Славик.

И ничего непонятно. Как судьба отварного ёжика.

В городском парке, действительно, расцвели тюльпаны. Они показались детдомовскими – тощими, неухоженными, вызывали сочувствие. Хотелось согреть их ладонями. Унести с собой и посадить в горшок, на тёплый подоконник.

Неподалёку от клумбы мёрз размашистыми ушами Мандельштам – его бронзовый двойник, – вздёрнул к небу выразительный еврейский носик.

Однако не в тюльпанах было дело. И не в бронзовом Мандельштаме. Находиться вблизи (но на расстоянии друг от друга) было трудно. Пронзали молнии, тянули друг к другу. Стискивали. Опоясывали невидимыми силовыми линиями.

– Поедем к тебе? – предложил Саша.

– Здесь лучше пройти пешком, – откликнулась Лена. – Я знаю короткую дорогу.

…Страждущий нефритовый всадник опять проник в пещеру наслаждений…

– Я не очень понимаю… – сказал Саша.

Издалека, их разговор напоминал семейную разборку. Правда. Культурные супруги попытались урегулировать конфликт половым путём – не удалось. Перешли к демократическому обсуждению. Точно на прениях в парламенте.

– Что именно? – спросила Лена.

Он потёр лоб, сомневаясь, стоит ли открывать прения.

– Кто я для тебя?

Лена задумалась.

– Милый друг, – перечисляла, – хороший товарищ, замечательный любовник. Ты мне интересен. Этого мало?

– Это очень странно.

– Почему?

– Все эти качества должны быть у мужа. Разве нет?

– Ты приглашаешь меня в ЗАГС?

– Нет, но…

– Но? – цепко повторила Лена.

– Понимаешь… мне трудно объяснить… вернее, тяжело признаться…

– Если это постыдное – не говори.

– Вовсе нет! – Появилась досада. – Когда я был маленьким. Лет может быть шесть… или пять. Мы ездили на электричке за город. Целое путешествие. Там была станция – огромное здание, облицованное бежевой плиткой. На станции работал отец…

Саше понравилось, как она слушает. Пристально слушает. Внимательно.

– Многие детали испарились, тонкости исчезли. Помню лишь штрихами. Было здание, мы входили через "вертушку" внутрь. Была высокая стена с метеорологическими приборами. Люди в халатах. Большой самовар. Смех.

– Смех?

– Добрая атмосфера.

– Да, я понимаю.

– Была женщина. Когда отец заканчивал измерения, мы возвращались в город. Вместе.

–Тебе она нравилась?

– Очень. Но только не в сексуальном смысле. Мне было мало лет, ты помнишь. Эта женщина – я даже не помню её имени, – она мне казалась идеальной. Венерой. Богиней. Я мечтал, чтобы она была моей мамой.

Лена встала, легко скользнула вдоль кровати. Саша опять поразился, что доски паркета не скрипнули. Сталинка соучаствовала в прелюбодеянии.

– Маленький мальчик влюбился?

– Пусть так, – согласился Саша. Признался: – В тебе я увидел черты той женщины.

Лена подняла руки, набросила халат. На короткую долю секунды солнце освещало её тело. Вспыхнул контур: высокая грудь, талия, резко очерченные сосцы.

– Какие? – требовательно спросила она.

– Очень многие! – ответил Саша. – Фигура, волосы, овал лица, глаза…

– Я знаю! – подтвердила Лена. – Поверь, женщина всегда знает, когда её любят, когда её хотят, и когда боготворят. Ты ещё рта не успел раскрыть, а я уже знала, что мы будем любовниками. Поверь.

– Любовниками и… и только?

– И только.

Она рассмеялась. Смех был её секретным оружием. Он менял пространство. Перемещал в другое измерение. Сбивал с ног. Следовало запретить его, как секретное оружие.

– Хочешь есть? Я что-нибудь приготовлю…

– А ты?

– Я чертовски голодна.

Квартира ожила. Запели трубы. Где-то сверху и сбоку закашлялся диагнозом старик-сосед. По водосточной трубе пропел кусок запоздавшего весеннего льда.

"А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб… Маяковский произнёс эти слова в 1913 году, – подумал Саша. – Ещё чуть-чуть и будет сто лет".