Геннадий Мурзин - Любовь больная. Современный роман в двух книгах

А ты говоришь: «Встретила случайно, – случайно… так тебе и поверил, – приятельницу, однокурсницу… Век, кажется, не видела, – ну, да, век: два месяца назад. – Заболталась. И не заметила, как время-то… – да, не заметила; говори кому-нибудь другому; специально тянула время, чтобы его, времени, совсем не оставить для меня. – Ух, ты! Оказывается, бежит… – а ты что думала: бежит и как еще бежит-скачет от нас время. С тобой и не заметишь, как в ожиданиях вечных очутишься… там, где старость и где уже нет настоящего и будущего, зато, прошлого – хоть отбавляй.

Скептически хмыкаю. Ты догадываешься, что со мной твой номер с навешиванием на уши развесистой лапшички, не проходит. Ты чуть-чуть огорчена от этого обстоятельства, хмуришься слегка, тебе совсем не нравится, когда твой «мужичок» способен читать и между строк, видит сразу второй, истинный смысл. Все-таки, считаешь ты, с умным мужиком – вечные проблемы: просто так по-бабьи с ним языком не почешешь.

Ты, улыбаясь, спрашиваешь: «Так, мне – кофе, или пошла на…»

Ты имеешь в виду анекдот, который очень мне нравится и который я тебе недавно сам рассказал.

Приезжает Леонид Ильич Брежнев в Нью-Йорк. Селят в президентский номер лучшего отеля. Утром Брежнев просыпается, а перед ним стоит горничная, очаровательная такая американка, и на ломаном русском языке спрашивает: «Вам, сударь, кофэ в постэ-лю или пошь-ля на х…й?».

Удивился Брежнев. Поручил своим помощникам, чтобы те разузнали, в чем дело? Помощники, конечно, разузнали. Доложили Леониду Ильичу. И диалог:

«Товарищ Леонид Ильич, недавно приезжали советские хоккеисты…»

«Ну, и что?»

«Они размещались в этом же номере…»

«Ну, и что?»

«Две недели хоккеисты жили… Горничная привыкла…»

«К чему привыкла?»

«К этому… Ну… Горничная каждое утро входила в номер и спрашивала: «Вам, господа, кофе в постель?»

«Она правильно спрашивала».

«Да, правильно… Как положено по инструкции… Но в ответ от советских хоккеистов каждое утро слышала одно и тоже…»

«Что именно?»

«Пошла на х…й… Ну, девушка подумала, что это так принято у советских людей… Вроде, вежливого отказа от чашки утреннего кофе, вроде, того, что спасибо, дескать, не надо».

Вспомнив анекдот, я улыбнулся. Встал, подошел к самовару, включил вилку в сеть, достал фарфоровые миниатюрные чашечки с блюдцами, припасенные мною специально для таких случаев, крохотные ложечки, сахарницу, банку с индийским растворимым кофе (индийский – ничего, а цейлонский, тем более, бразильский – чепуха), поставил на стол.

Охотно ухаживал за гостьей. Ты охотно принимала подобные ухаживания. Это были, как мне представлялось, те ухаживания, которых дома от двух имеющихся мужчин дождаться было невозможно. Особенно от старшего мужчины, который раздавался вширь прямо на глазах. Откормила. Избаловала. Приучила. И теперь ловишь кайф в те редкие минуты, когда дозволяешь мне поухаживать за тобой. Тем более, что не надо ни просить по несколько раз, ни, тем более, чего-то требовать. Здесь все твои желания угадывались и исполнялись тотчас же.

Не могу, сказать, что в ответ на такие ухаживания ты меня засыпала комплиментами. Ну, может, сначала… Потом ты привыкла и стала воспринимать как должное.

Отпив из чашечки чуть-чуть, ты закрыла глаза, отвалилась на спинку стула, и стул вновь стал жаловаться на тяготы своего существования.

«Чертовски приятно, – сказала ты, – когда есть место, где можешь почувствовать себя человеком, женщиной, – ты сделала паузу и добавила, – а не вьючным животным».

Я подумал: «В чем же дело? Ты можешь в любой момент перестать быть „вьючным животным“. Тебе сделано предложение, но ты…»

Вслух же не произнес ни слова. Хотя наружу рвалось много чего. Приучила. Теперь боюсь сказать лишнее. Боюсь огорчить. Боюсь быть не так понятым. Боюсь вспугнуть мою чудненькую пташечку.

Ты по-прежнему не проявляешь признаков нетерпения. Ты продолжаешь пить маленькими глоточками горячий кофе. Ты не спешишь? И нервно не поглядываешь на часы? Странно, очень странно…

Скосил глаз на электронные часы, подмигивающие мне зеленым глазков ежесекундно: половина девятого. У нас – всего лишь полчаса. Времени достаточно, чтобы спокойно, без привычной спешки добраться до вокзала. Но… Ты по-прежнему сидишь, полуприкрыв глаза.

И я, набравшись храбрости, отчаянной наглости, неожиданно говорю: «Может, останешься?.. А?..»

Ты молчишь. Даже полуприкрытые длинные твои веки не дрогнули.

Жду. Жду, затаив дыхание.

Наконец, ты распахиваешь настежь свои большие глаза, смотришь пристально на меня и иронично (в уголках твоих пухленьких и таких сладеньких губ появляется еле приметная ухмылка) спрашиваешь: «Приглашаешь?»

«Естественно!» – восклицаю я.

«Э, – ты обреченно машешь рукой, будто решаешься на нечто губительное для тебя; не надо, милочка, не надо этого актерства; ты давно продумала весь сценарий нынешней встречи, продумала до мелочей, до каждой фразы и междометия; впрочем, и этого я не отрицаю, ты способна в несколько секунд поломать этот сценарий; так было; я смог убедиться, что если что-то тебе вдруг во мне или в моем поведении (скажем, почувствуешь самоуверенность) не понравится, то у тебя предусмотрен для аварийной посадки запасной аэродром; ты и не уедешь, поскольку поезд ушел, но и у меня не останешься, а сбежишь к подружке, сбежишь в самый последний момент, оставив меня с носом. И вот ты обреченно бросаешь. – Была не была».

Торжествую, но не смею показывать этого.

«Значит? – встаю и беру в руки твои проездные документы. Ты молчишь. – Одну минуту. Извини.

Открываю дверь кабинета. Ты знаешь, куда намерен пойти и зачем, поэтому слышу вяло произнесенный вопрос: «Но ты не знаешь, на какой день?»

Оборачиваюсь.

«Ясно: на послезавтра».

Ты улыбчиво глядишь на меня и, благосклонно на этот раз относясь к моему наглому заявлению, говоришь в ответ: «У, тю-тю-тю… разошелся… Умерь-ка аппетиты, дружочек, – потом меняешь тон и жестко добавляешь, не оставляя никаких возможностей для иного толкования или торга. – На завтра! И на этот же поезд!»

Развожу руками и ухожу. Возвращаюсь с новыми проездными документами. Снимаю с телефонного аппарата трубку, набираю номер диспетчера, заказываю такси.

Машина приходит необычно быстро.

И мы едем.

Ах, какой это был вечер! И какое было у тебя замечательное настроение! Мне казалось, что ты была готова на всё.

Предчувствие меня не обмануло.

Ты щедро дарила ласки, я – вдвойне, потому что не привык оставаться в долгу.

Мы пили твои (мои – тоже) любимые напитки, разговаривали. Разговаривали обо всем. А потом (как-то само собой получилось) я раздел тебя (пожалуй, это занятие для меня одно из самых приятных).