Тилли Коул - Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть

Стоило мне только открыть фотографию, как сердце мгновенно заколотилось в груди. Поппи смотрела на меня, и она была, как всегда, прекрасна, но в этот раз меня сразило проступившее на ее лице выражение. То самое выражение в ее зеленых глазах, которое она равно дарила музыке и мне. То самое, которое говорило, что она принадлежит мне, а я принадлежу ей. То, которое говорило, что хотя мы еще молоды, но мы уже нашли друг в друге родную душу, стали половинками целого.

– Можно посмотреть?

Ее тихий голос отвлек меня от экрана. Она улыбнулась, и я опустил руку и повернул телефон так, чтобы ей был виден дисплей.

Взгляд ее смягчился, по губам скользнула тень улыбки.

– Руне, – прошептала Поппи едва слышно и, потянувшись, взяла мою свободную руку.

Я сжал ее пальцы.

– Сделай и мне такую, ладно? Чудесно получилось.

Я кивнул и поцеловал ее.

Вот почему мне так нравится фотография . Она может поймать истинное чувство, даже если оно выглянуло лишь на долю секунды.

Выключая камеру, я обратил внимание на цифры в уголке экрана и, наклонившись, негромко сказал:

– Нам пора домой. Уже поздно.

Поппи кивнула. Я поднялся и помог подняться ей.

– Уже уходите? – спросил Джадсон.

– Да. Увидимся в понедельник. – Я помахал остальным и взял Поппи за руку. По пути домой мы почти не разговаривали, а когда подошли к ее дому, остановились и обнялись. Я прижал ее к груди и положил ладонь ей на шею. Она вскинула голову и посмотрела на меня снизу вверх.

– Ты такая замечательная. Уверен, у тебя не будет проблем с поступлением в Джульярдскую школу. Нисколько не сомневаюсь, что твоя мечта – играть в Карнеги-холле – обязательно исполнится.

Поппи широко улыбнулась и дернула за ремешок висевшей у меня на шее камеры.

– А ты поступишь в Нью-Йоркскую школу искусств Тиш. Мы будем вместе, как и планировали всегда. Как и должно быть.

Я кивнул и коснулся губами ее щеки.

– И тогда никакого комендантского часа [2] В США действует комендантский час для подростков. Как правило, каждый штат сам устанавливает время, до которого подростки могут находиться на улице без сопровождения взрослых. уже не будет. – Поппи рассмеялась. Я спустился со щеки к губам, задержался на секунду и отступил.

Как раз в этот момент дверь открылась, и на пороге возник мистер Личфилд. Увидев, что я отстраняюсь от его дочери, и прекрасно понимая, что мы делали, он рассмеялся и сухо добавил:

– Спокойной ночи, Руне.

– Спокойной ночи, мистер Личфилд.

Поппи зарделась и шмыгнула в дом, а я пересек лужайку, открыл дверь и прошел в гостиную. Родители сидели на диване в напряженных, как мне показалось, позах.

– Hei , – сказал я.

Мама вскинула голову:

– Hei , малыш.

– Что случилось? – нахмурился я.

Мама бросила вопросительный взгляд на папу и покачала головой.

– Ничего, малыш. Как Поппи? Хорошо отыграла? Извини, мы не смогли прийти.

Я стоял и смотрел на родителей. Они что-то скрывали, о чем-то умалчивали – это было ясно. Не дождавшись продолжения, я медленно кивнул и ответил на мамин вопрос.

– Как всегда, безупречно.

В ее глазах, похоже, блеснули слезы, но она тут же сморгнула их. Ситуация сложилась неловкая.

– Проявлю пленку, – я постучал по фотоаппарату, – и спать.

Голос отца догнал меня у лестницы.

– Мы уезжаем завтра. Всей семьей.

Я замер:

– Не могу. Мы с Поппи планировали провести день вместе.

Отец покачал головой:

– Только не завтра.

– Но… – попытался возразить я, но папа не дал говорить.

– Я сказал нет. Ты едешь с нами, это решено. С Поппи встретишься, когда вернемся. Мы не на весь день уезжаем.

– Да что тут на самом деле происходит?

Отец подошел и остановился передо мной. Положил руку мне на плечо.

– Ничего, Руне. Просто из-за работы я почти совсем тебя не вижу. Хочу это изменить, поэтому завтра мы проведем день на пляже.

– Ну, тогда ведь Поппи может поехать с нами? Ей нравится на пляже. Это одно из ее любимых мест.

– Не завтра, Руне.

Я стоял молча, недовольный и злой, понимая, что сегодня он не уступит.

– Иди, проявляй свою пленку, – устало вздохнул он. – И ни о чем не тревожься.

Я так и сделал. Спустился в подвал и зашел в узкий закуток, который папа превратил в фотолабораторию. Можно было бы пользоваться цифровой камерой, но я работал по старинке и все еще проявлял пленки. Мне казалось, так получается лучше.

Через двадцать минут передо мной лежала вереница новых фотографий. Отпечатал я и снимок с телефона, тот, на котором были мы с Поппи. Его я взял с собой в спальню, а по пути заглянул в комнату младшего брата, двухлетнего Элтона. Он лежал, свернувшись, прижав к себе плюшевого медвежонка, и его спутанные светлые волосы разметались по подушке.

Я толкнул дверь и включил лампу. Посмотрел на часы – время приближалось к полуночи. Я откинул упавшие на глаза волосы, подошел к окну и невольно улыбнулся, увидев на фоне погрузившегося в темноту дома Личфилдов одно светлое окно – сигнал Поппи, означавший, что берег чист и путь открыт.

Я запер изнутри дверь и выключил лампу. Спальня наполнилась тьмой. Я быстро переоделся в пижамные брюки и куртку, неслышно поднял окно и выбрался наружу. Пробежав через лужайку между нашими двумя домами, я забрался в комнату Поппи и осторожно, стараясь не шуметь, закрыл окно.

Поппи лежала в постели, укрывшись одеялом. Глаза закрыты. Дыхание ровное и спокойное. Ладонь под щекой. Невольно залюбовавшись этой трогательной картиной, я подошел ближе, положил на тумбочку подарок и сам устроился рядом.

Мы лежали рядом, деля одну подушку.

Так продолжалось уже не один год. Первый раз я остался у нее по ошибке. Мне было двенадцать – я забрался в ее спальню просто поговорить и сам не заметил, как уснул. К счастью, проснулся утром рано и домой успел вернуться незамеченным. Но на следующий вечер остался уже умышленно, а потом это стало едва ли не обычным делом. Нам повезло – никто ничего не узнал, и наша тайна осталась тайной. Уж и не знаю, как бы повел себя мистер Личфилд, узнав, что я провожу ночи в постели с его дочерью.

Вот только спать рядом с Поппи становилось все труднее и труднее. Мне уже исполнилось пятнадцать, и мои чувства к ней изменились. Я и смотрел на нее иначе. И с ней происходило то же самое. Мы целовались все больше и больше, и поцелуи уже не были невинными, а наши руки забирались в такие места, куда им забираться не следовало. И нажать на тормоз бывало все труднее. Я хотел большего. Я хотел мою девушку всю, целиком.

Но мы были слишком молоды и знали это.

Вот только легче от этого не становилось.

Поппи пошевелилась.

– Думала, ты уже не придешь сегодня. Ждала-ждала, а ты все не приходил и не приходил, – сонно проворчала она, убирая волосы с моего лица.