Пат Бут - Сестры

Так что Ивэн был доволен и, что куда важнее, стал богаче. Как прекрасно чувствовать себя на высоте! Только некоторые люди достигали ее. Президент. Спилберг. Фолькер. Джонни. Барышников. Донахью. Все же остальные были чуть больше, чем первые среди равных, – Миченер оглядывался на Клавелла, Стрейзанд на Мадонну, Разер на Брокау. Но Ивэн Кестлер в кровосмесительном мире изящных искусств был единственным в своем роде. Он создавал мнение, был гуру, чье магическое око не только видело существующий талант, но предугадывало его появление. Ивэн Кестлер мог создать человека и мог погубить его, и он получал сладострастное удовольствие от того и другого.

Он нехотя прервал свои услаждающие душу размышления. Выйдя из ванны, он с восхищением разглядывал свое подтянутое тело. Уик-энд в Палм-Бич, на Южноокеанском бульваре, через дверь-другую от Трампса или Уитмора, в заботах только о загаре, с которым калифорнийцы, кажется, рождаются на свет. У него были тщательно наманикюренные пальцы на руках и ногах, безупречно подстриженные седые усы, густая шевелюра отлично сохранившихся волос отлично уложена. Да все свидетельствует о том, что он в отличной форме. Но уже пора идти взглянуть, чем побалует его сегодня лос-анджелесский вечер. Повезет ли ему? Встретится ли ему свободный славный мальчик?

Это всего лишь миф, что в мире искусства в этих вещах все прекрасно разбираются. Мир красоты – это жестокий мир, и все и вся в нем могло быть использовано против Ивэна в беспощадной свалке на лестнице, ведущей к солнцу. Поэтому он научился сдерживать свои эмоции. В Нью-Йорке он был неплохой ходок – Нэн, Брук, Пэт и даже, по одному счастливому стечению обстоятельств, сама Нэнси, – так что у него была репутация «безопасного» мужчины, бесконечно обаятельного, неизменно вежливого, истинного «души общества». Но страстные позывы не исчезали, и однажды в Лос-Анджелесе, американской столице геев, пузыри выходили на поверхность. Как, скажем, сегодня. Сегодня он должен был отужинать в обществе сексуально-сомнительных господ в «Спаго», затем отправиться с теми, кто готов на все, в одну галерею в Мелроузе, а потом… а потом… лос-анджелесская ночь, нескончаемая и непредсказуемая, немыслимо щекочущая нервы, безнадежно заманчивая.

Телефон прервал его мечтательное настроение, и он поспешил в гостиную, чтобы ответить на звонок, завернувшись в гостиничный махровый белый халат и прихватив большой флакон туалетной воды «Келвин Кляйн обсешн».

– А, да. Попросите его подождать. Я спущусь примерно через полчасика.

Он опустил трубку на рычаг и прошел в туалет. В Нью-Йорке все просто. Сшитые в Савиль-Роу костюмы от Хантсмана или Андерсона и Шеппарда годились на любой случай. Но в Лос-Анджелесе стиль был иным – небрежным, созданным для отдыха, а не для работы, молодежный и немного кричащий. Полное дерьмо, но благоразумнее было следовать этой блажи. Поэтому он выбрал синие слаксы, просторную рубашку и коричневато-рыжий твидовый короткий пиджак, слегка зауженный в талии. Его пикантный внешний вид вполне соответствовал тем пикантным приключениям, которые – он полунадеялся-полубоялся этого – могли бы случиться с ним непредсказуемой голливудской ночью – такой, как нынешняя.

В бунгало-3 в «Шато Мармонт», в комнате, где покончил с собой Белуши, Билли Бингэм сидел на пару с Эм-ти-ви. На самом деле вы никогда по-настоящему не смотрите музыкальную программу больше, чем она смотрит на вас, но сидите в этаком подвешенном состоянии оживления, которое нельзя назвать ни приятным, ни неприятным; более всего оно походит на достигаемое в восточной религии состояние нирваны, такого ощущения нереальности – когда тело кажется отринутым, ничего вроде бы не происходит, но время неумолимо движется вперед. Когда какая-нибудь особенно навязчивая песня ударяет по вашим нервам, у вас возникает ощущение, что вы слушаете, но в основном это просто вопрос выносливости. Под аккомпанемент Эм-ти-ви Билли понял, что жизнь продолжается, что это сильнее того, что он не хочет продолжать ее. Здесь, в Лос-Анджелесе, в «Шато», в нескольких футах от «Стрип», каким-то образом оказывалось, что с ним ничего ужасного не произошло.

Возможно, этим стенам хотелось многое рассказать. Осталась ли прежней обстановка, которая помнит события трагической ночи марта 1982 года, когда отставная любовница, торговка наркотиками Кети Смит, «связывалась» с Белуши в последний раз? Билли содрогнулся от этой омерзительной мысли. Он не просил именно этот коттедж. Просто сказал, что хотел бы домик рядом с бассейном и чтобы было где припарковать его машину. Крутые, прямо спускающиеся в воду ступени и отдельный бунгало-3 удовлетворяли всем его требованиям, и даже двести пятьдесят долларов не показались слишком дорогой платой. И все же какие бы изменения ни коснулись внутреннего убранства, здесь все было сплавлено в неопределимом своеобразии «Шато» – трансильванский стиль девятнадцатого века смешивался с той манерой, в которой в пятидесятых строили дорогие мотели. Стены были оштукатурены в коричневато-серый цвет, грубые шерстяные покрывала застилали кровати, а многочисленные шкафы выглядели так, будто они могли бы понадобиться. И все это было окутано тайной голливудских мифов – Гарбо, Гарлоу, Флинн перебывали в этом отеле; здесь останавливались таланты, которым еще предстояло раскрыться или чья слава уже закатилась.

Но почему «Шато»? Золотая кредитная карточка «Америкэн экспресс», которую выдала ему Джули и которая существовала главным образом благодаря легкости, с какой можно было ее лишиться, позволяла ему выбрать любой отель в Лос-Анджелесе, чтобы остановиться на один вечер. Когда они были вместе, то останавливались обычно в «Бель-Эйр», среди высокопоставленных людей с давно нажитыми деньгами в безопасном уединении за маленьким мостиком, среди лебедей. «Бель-Эйр» был аристократом среди отелей Лос-Анджелеса и удобно удален от угроз и наслаждений дикого и тревожного города. Билли мог бы отправиться в розовое буйство отеля «Беверли-Хиллз». Он был новее, свободнее в нравах и все же прочно удерживался на третьем месте в здешней иерархии, несмотря на частую смену владельцев, вызывавшую негодование. Можно было выбрать еще «Беверли-Вилшир» – всегда переполненный благодаря Родео и его магазинам, но немного обезличенный сейчас, чересчур деловитый. Так что оставался лишь «Шато». Гордый, старый, без ресторана, без баров, но зато с историей Голливуда, живущей в его стенах. Билли способен был не обращать внимания на грязь, которую иногда замечал в бассейне, на шум водопровода и всего прочего, а также на людей, которые поднимали шум глубоко за полночь. В конце концов, в «Шато» и он себе мог позволить иногда пошуметь.