Вера и Марина Воробей - Журавль в небе

– Пусти, – слабо протестовала Ирина.

Нет, они и раньше целовались, а при расставании вообще взяли это себе за правило… Только сейчас Ире почему-то совсем не хотелось целоваться, она мечтала об одном – побыстрей оказаться в своей комнате и полностью отдаться своим впечатлениям от концерта. Правда, в этом девушка даже себе не призналась бы.

– Я люблю тебя, Ирка, – выдохнул Володя и, будто испугавшись своих слов, в следующий миг уткнулся носом в ее плечо, совсем как маленький.

Эти четыре слова, которых она ждала так долго, столько раз представляла себе, как это должно произойти, где они с Володей должны оказаться в этот миг, во что будут одеты, прозвучали впервые. И, услышав их, девушка, к своему великому удивлению, ощутила не радость, а растерянность, граничащую с испугом. Ее будто врасплох застали, сказали что-то настолько неожиданное, что в первые секунды она даже дар речи потеряла. Во рту моментально пересохло, а язык будто намертво приклеился к нёбу и словно одеревенел. К горлу почему-то подступили слезы, стало больно дышать. Повинуясь необъяснимому импульсу, девушка высвободила руку и нежно провела ею по Володиным волосам. Парень поднял голову, удивленно посмотрел на нее. Казалось, этот простой жест совершенно сбил его с толку. Но замешательство длилось лишь несколько мгновений.

– Я люблю тебя, – повторил он, глядя Ире прямо в глаза.

На этот раз признание прозвучало почти обреченно.

– Володька, миленький, – охрипшим от волнения голосом заговорила Наумлинская. – Я тоже… люблю тебя… Ты самый лучший на свете…

– Это правда? – воспрял духом парень и так широко, по-детски улыбнулся, что Ира не смогла сдержать ответной улыбки.

– Правда, – кивнула девушка.

Они по-прежнему стояли обнявшись. Вернее, Надыкто крепко держал ее в своих объятиях, будто боялся, что, стоит ему расцепить руки, и его подруга исчезнет, растает в воздухе.

– Но ты никогда не говорила об этом раньше, – тихо заметил он.

– Ты тоже, – сказала Ира.

– Да. – Он склонил голову, но тут же резко вскинул ее. – Я столько раз хотел… Каждый день давал себе слово, что вот сегодня обязательно… признаюсь тебе в любви, но все никак не мог решиться. Оказывается, не так-то просто произнести эти слова…

Надыкто замолчал, и Наумлинская, воспользовавшись возникшей паузой, осторожно спросила:

– А почему же сегодня смог?

– Испугался, – признался Володя. – Мне показалось, что я могу тебя потерять, понимаешь? И когда я представил себе это, то вот тут, – он прижал руку к груди, – так пусто стало, холодно… В общем, я не раздумывал особо. Я понял, что если сейчас не скажу, то другого случая уже не будет. Я испугался, что ты можешь бросить меня.

Надыкто всегда говорил то, что думал, но такой откровенный разговор возник между ними впервые.

– Глупый, – тихо отозвалась Наумлинская и прижалась лицом к его горячей щеке. – Куда же я от тебя денусь? Скорее ты меня бросишь… Вы, мужчины, такие непостоянные… – с иронией протянула она.

– Я никогда тебя не брошу, – серьезно, даже с какой-то едва уловимой угрозой в голосе проговорил он и повторил: – Никогда.

Потом девушка закрыла глаза и чуть запрокинула голову. Конечно, теперь они уже не могли расстаться без поцелуя. Нежного, но, как показалось Ирине, какого-то отчаянного.

«Целуемся, как в последний раз», – поймала себя на пугающей мысли Наумлинская. А в следующий миг она подумала, что сейчас с ней происходит что-то неправильное. Ощущение было смутным, неясным, но до того острым, что девушка постаралась побыстрей избавиться от него. И снова ей почудилось, будто внимательные, умные глаза Рэма неотступно следят за ней. В них ясно читалось осуждение…

Эту ночь девушка, как и следовало ожидать, провела без сна. Часов до трех она слушала подаренный Рэмом диск, а потом, когда услышала недовольный стук в стену – музыка, по всей видимости, разбудила родителей, – надела наушники. Ире это показалось странным, ведь громкость была, на ее взгляд, более чем умеренной. Но, видимо, она, никогда прежде не слушавшая музыку в такой час, не учла, что ночью звуки предельно обостряются. Часам к шести утра Наумлинская, прослушав альбом бессчетное количество раз, выучила все записанные на нем композиции наизусть. Во всяком случае, ей так казалось, потому что, шевеля губами, она произносила текст вместе с Рэмом, зная каждое слово, которое должно последовать. Теперь ей было странно осознавать, что все это время она жила и даже не подозревала о существовании такой музыки, вернее, ни на что не похожего сочетания музыки и удивительных, на первый взгляд совершенно непонятных, каких-то сюрреалистических текстов.

«И как возможно сочинить такое? – изумлялась Ира. – Откуда берутся такие удивительные мысли и что это за голова, в которую они приходят? И почему мне ни разу в жизни не подумалось ни о чем таком?»

Особенно девушку растрогала лирическая и даже в чем-то трагическая композиция про вагончик метро, который, отслужив свой век, оказался в депо. Этот вагончик, который по сюжету был девушкой, страстно любил другой вагончик, мужчину. Изредка они пересекались, спеша навстречу друг другу. Но встречи эти были мимолетными, и ни одна из них не продлилась более минуты. Столько обычно стоят поезда метро на станциях, пока пассажиры выходят из вагонов. Однажды, правда, вагон-девушка воспротивился заведенному порядку вещей и, встретившись на одной из станций с любимым, отказался ехать дальше. Взбешенный машинист был вынужден объявить: «По техническим причинам поезд дальше не идет». А ее возлюбленный, постояв на станции положенную минуту, покатил дальше. И после этого случая своенравный вагончик отправили в отстойник, решив, что он, то есть она, пришел в негодность. И вот теперь вагончик-девушка стоит без движения и думает о своем любимом, представляя себе его страдания: ведь он не знает, какая судьба постигла его подругу. Когда-нибудь они, наверное, встретятся. Ведь рано или поздно того тоже отправят в отстойник. Но только если к тому времени ее не сдадут на металлолом…

История сильно отличалась от всех остальных, записанных в альбоме. Отличалась от них хотя бы тем, что имела вполне четкий сюжет, тогда как другие композиции по жанру походили скорее на эссе, рассуждения автора на различные, как правило, отстраненные темы. История про вагончики была похожа на сказку – одушевленные, умеющие думать и чувствовать вагончики, их трагическая судьба, – и этим-то она и нравилась Наумлинской.

«Вот так и мы с Рэмом, – подумала Ира, – возможно, никогда больше и не встретимся». Подумав так, девушка испугалась: получалось, что она таким образом как бы признавалась себе в том, что влюбилась в Рэма. А ведь это было не так! Во всяком случае, Ира думала об этом со страхом. Нет, она не может влюбиться ни в Рэма, и ни в кого-то другого! По определению не может, не может, потому что любит Надыкто. И нет на свете человека надежнее, достойнее и умнее Володи! Никогда Ира его не предаст даже в мыслях. Но ведь, сравнив себя и Рэма с теми сказочными вагончиками, она, получается, уже предала их с Володей любовь? Ничего не получается! Глупости. Просто возникла мысль, не слишком, может, удачная, но не более. И как возникла, так же точно и растаяла, бесследно. Или почти бесследно…