Неонилла Самухина - Когда любить нельзя…

– Да, конечно. Простите, – смутилась Мария, почувствовав вину за то, что непрошено вторглась в чужую личную жизнь, одновременно заметив, что его слова о любви к покойной жене вызвали у нее невольный укол ревности. – Я просто подумала, что мужчине одному тяжело без женской помощи и заботы поднимать ребят.

– Я не просто мужчина, я – священник, – возразил отец Кирилл. – Многие овдовевшие священники вообще уходят в монастырь… Был бы я один, наверное, тоже бы прошение подал, но у меня двое детей… А о другой жене я даже и не помышляю…

Мария подавленно слушала.

Помолчав, отец Кирилл добавил:

– И сыновей я не один ведь ращу, мне Матрена Евлампиевна помогает, вы же знаете.

– А у вас что, родных нет, кто бы взял заботу о мальчиках? – спросила Мария. – Матрена Евлампиевна все же не родственница вам, да и старенькая уже…

– Дальние родственники есть, но они далеко – в Мурманске живут, – ответил отец Кирилл. – К тому же, я не хочу никого беспокоить… Ничего, мы и сами хорошо справляемся. А если Матрене Евлампиевне тяжело станет, так возьмем экономку ей в помощь. Кстати, Матрена Евлампиевна нам больше, чем родственница. Она была с нами, когда моя супруга умирала, и практически это она выходила новорожденного Олесика. Я тогда едва силы находил, чтобы отслужить воскресную службу.

Мария сочувственно посмотрела на отца Кирилла.

Он, заметив ее взгляд, посмотрел ей прямо в глаза и кивнул, сознаваясь:

– Было такое дело, было… В отчаяние впал тогда, а это, как известно, грех большой…

– Как же тут не впасть в отчаяние, если вы ее любили… – тихо сказала Мария, опуская глаза.

– И сейчас люблю… – так же тихо признался отец Кирилл, и голос его прозвучал глухо и печально.

Мария вздохнула, не зная, что ей на это сказать: горе – горе оно и есть…

В это время к их столику подошла официантка и принялась расставлять тарелки с обедом.

Вернулся Николай Дмитриевич, и, окинув внимательным взглядом притихших отца Кирилла и дочь, сообщил Марии:

– Я звонил Григорию. Он жутко обрадовался, что мы уже здесь, и подозреваю, что он сейчас уже мчится сюда.

Отец Кирилл бросил на него напряженный взгляд и спросил, наклонившись к Марии:

– Я нарушаю ваши планы?

– Нет, нет! Мы собирались к дяде Грише только вечером, но теперь, естественно, он захочет как можно быстрее увидеть папу – они старые друзья, еще с фронта.

– Вы воевали? – удивился отец Кирилл, повернувшись к Николаю Дмитриевичу. – Сколько же вам тогда было лет?

– Почти тринадцать.

– Кто же вас в таком возрасте отправил на фронт? – еще больше удивился отец Кирилл.

– Никто, – ответил Николай Дмитриевич. – Когда началась война, мы с матерью были в Ленинграде, в гостях у ее родной сестры, тети Нюры. Узнав о том, что немцы разбомбили Киев, тетя Нюра уговаривала маму остаться у нее. Но моя мать не согласилась, и, надеясь, что мы сможем прорваться домой, где нас ждал отец, заторопилась в дорогу. Мать знала, что отец сразу же будет проситься на фронт, и боялась, что больше его не увидит. В принципе, так оно и получилось. Под Гомелем наш поезд разбомбили, мама попала в госпиталь, а я к партизанам. В отряде я и познакомился с Гришей, он был кем-то вроде сына полка, сирота. Ему тогда было без малого шестнадцать лет. Так мы с ним вместе всю войну и прошли, – глубоко затянувшись сигаретой, Николай Дмитриевич выпустил дым и продолжил: – О матери я не имел никаких сведений, поэтому сразу же, как только война закончилась, поехал домой. И нашел уже овдовевшую мать – отец погиб в конце 1941 года где-то в этих краях, да и меня она уже не чаяла увидеть живым. А Гриша потом приехал ко мне в гости, ему было, в общем-то, все равно куда податься, да так и остался у нас. Вместе закончили вечернюю школу. Потом он женился, а когда я собрался в Питер на учебу, он переехал сюда, в Канев – его Галинка была родом отсюда. Канев после войны нужно было восстанавливать, а после Гриша работал здесь на строительстве ГЭС. А я так и осел в Питере. Выучился, женился на Марусиной маме, – он ласково погладил Марию по голове, – и теперь редко вижу друга. Работа и прочая суета…

– Да, суета разводит людей, – задумчиво сказал отец Кирилл.

– Батюшка, а вы сами-то откуда родом? – поинтересовался Николай Дмитриевич.

– Из Мурманска.

– А как вы оказались в Одесской семинарии, ведь Питер гораздо ближе? – удивился отец Марии.

– Вот именно поэтому, – улыбнувшись, сказал отец Кирилл. – В Ленинград поехал учиться мой лучший друг, он никак не хотел примириться с моим выбором, и вряд ли бы оставил меня в покое… У него насчет меня были совсем другие планы. А когда я закончил семинарию, наоборот, уговорил меня поступать в Академию в Питере. Мы с ним поддерживаем тесные отношения, – и, подумав, добавил: – Да и на Украину, наверное, хотелось посмотреть, я здесь до этого никогда не был, а моим любимым писателем всегда был Гоголь…

– Понятно, – протянул Николай Дмитриевич и поинтересовался, хитро улыбнувшись: – Не разочаровались?

– Ни в коем случае! И ночь здесь, действительно, тиха – думается хорошо… – рассмеялся отец Кирилл.

В этот момент в конце зала раздался чей-то возглас.

Николай Дмитриевич повернулся и радостно поднялся – у входа стоял могучий бородатый старик.

Направившись навстречу друг к другу с распахнутыми руками, они оба одновременно задорно выкрикнули:

– Микола!

– Грицько!

Обнявшись, друзья расцеловались, увесисто шлепая друг друга по плечам.

Григорий Петрович был на три года старше Николая Дмитриевича, но выглядел он довольно браво и даже попытался на радостях приподнять друга, сжав его в борцовском захвате.

– Грицько, та ты шо, люди ж дывятся! – перейдя на украинский язык, рассмеялся Николай Дмитриевич, вырываясь из медвежьей хватки Григория Петровича.

Мария тоже встала, и, улыбаясь, подошла к Григорию Петровичу.

Повернувшись к ней, тот ахнул:

– Та вы ж подевытись, яка ж гарна дивчина стала, а! Здравствуй, донечка! – и, сграбастав ее в свои объятия, трижды расцеловал в щеки.

Потом, обняв ее и Николая Дмитриевича за плечи, заторопился:

– Все, все, бросайте казенные харчи, та поихалы. Галинка вже вареники з вишнею робит, вы ж з Марийкой любите.

Мария в восторге взвизгнула, но потом, спохватившись, посмотрела на молча сидящего за столом отца Кирилла.

– Ой, дядя Гриша, познакомьтесь: это отец Кирилл, он служит неподалеку, в Остаховке. А это – папин друг, Григорий Петрович.

Отец Кирилл встал и с чувством пожал руку Григорию Петровичу.

Тот, прищурившись, посмотрел на отца Кирилла и вдруг воскликнул:

– Батюшка, так це ж вы венчали мою Катеринку!

Отец Кирилл развел руками, мол, он многих венчал, а потом, вдруг припоминая, спросил: