Николас Эванс - Заклинатель

На следующее утро, за завтраком, Грейс была очень бледна. Роберт накрыл своей рукой ее ладошку:

– Все нормально, малышка?

Грейс кивнула. Энни поставила на стол кувшин с апельсиновым соком, и Роберт убрал руку. Энни чувствовала, что Грейс хочет что-то сказать, но ей трудно решиться.

– Я тут думала о Пилигриме, – произнесла она наконец ровным голосом. Впервые за все время она заговорила о коне. Энни и Роберт застыли на своих местах. Энни почувствовала угрызения совести: никто из них со времени несчастного случая не удосужился навестить его в лечебнице или хотя бы сейчас, когда он находился в конюшне миссис Дайер.

– А-а… – потянул Роберт. – И что же?

– Мне кажется, его нужно отправить назад в Кентукки.

Воцарилось молчание.

– Грейси, – начал Роберт, – не надо торопиться с решениями. Возможно, потом…

Грейс перебила его:

– Я знаю, что вы хотите сказать. Люди получали такие же тяжелые травмы и потом опять начинали ездить верхом. Но я не буду. – Она замолчала, стараясь скрыть волнение. – Не хочу. Пожалуйста.

Энни взглянула на Роберта. Он почувствовал на себе ее взгляд – она знала. Знала также и то, что муж понимает: она молит его, что никаких слез или даже намека на них быть не должно.

– Не знаю – возьмут ли его назад, – продолжала Грейс, – но я не хочу, чтобы он жил у кого-нибудь по соседству.

Роберт медленно кивнул, показывая, что понимает чувства дочери, даже если не совсем с ней согласен. Грейс охватило воодушевление.

– Папочка, я хочу попрощаться с ним. Давай поедем к нему сегодня. Пока я не вернулась в больницу.

Энни только однажды говорила с Гарри Логаном по телефону. Разговор был несколько натянутым, и, хотя ни один из них не упомянул о ее угрозе привлечь его к ответственности, воспоминание об этом тяготило обоих. Логан был сама любезность, и Энни чуть ли не начала извиняться – по крайней мере, была готова. Но с тех пор все новости о состоянии Пилигрима передавала Лиз Хэммонд. Не желая добавлять им волнений, Лиз несколько приукрашивала положение вещей.

Раны заживают хорошо, говорила она. Пересаженная кожа в районе берцовой кости прижилась отлично. Носовая кость выглядит после операции как новенькая – никто на это даже не надеялся. Все это было чистой правдой. И в то же время никак не подготовило Энни, Роберта и Грейс к тому, что они должны были с неизбежностью увидеть, приехав во владения Джоан Дайер.

Через двор, из конюшни, к ним шла сама миссис Дайер, вытирая руки о старенькую стеганую куртку, которую носила всегда, сколько они помнили. Ветер разметал по лицу седые волосы – она, улыбаясь, отводила их назад. Энни поразила эта улыбка, столь несвойственная мрачноватой хозяйке конюшен. Возможно, ее вызвало чувство неловкости при виде Грейс, которой помогал выбраться из автомобиля и встать на костыли Роберт.

– Привет, Грейс! – помахала им миссис Дайер. – Как ты, дорогуша?

– Она у нас молодцом, правда, малышка? – ответил за дочь Роберт. Ну почему он не дает ответить ей самой, мысленно возмутилась Энни. Грейс храбро улыбнулась:

– У меня все хорошо.

– Как Рождество? Много подарков?

– Тьма-тьмущая, – ответила Грейс. – Мы здорово повеселились, правда? – И она обернулась к Энни.

– Просто отлично, – поддержала ее мать.

Разговор оборвался – никто не знал, о чем говорить дальше. Смущенные, они стояли на сильном ветру. Над головами стремительно мчались облака; неожиданно в просвете выглянуло солнце, заставив ярко вспыхнуть красные стены конюшни.

– Грейс хочет повидаться с Пилигримом, – объявил Роберт. – Он в своем стойле?

На лице миссис Дайер отразилось замешательство.

– Нет. Его поставили в ту конюшню, что позади.

Энни почувствовала беду и видела, что Грейс тоже понимает: случилось неладное.

– Прекрасно, – продолжал Роберт. – Мы можем его видеть?

Миссис Дайер колебалась лишь мгновение.

– Конечно.

Повернувшись, она пошла прочь. Все трое двинулись за ней и, выйдя со двора, направились к старой конюшне.

– Смотрите под ноги. Здесь довольно грязно.

Она глянула через плечо на ковылявшую на костылях Грейс и тут же метнула взгляд на Энни – в нем читалось предупреждение.

– Наша малышка отлично управляется с этими штучками, не так ли, Джоан? Я бы так не сумел.

– Я вижу, – коротко ответила миссис Дайер, улыбнувшись.

– А почему он не в своем стойле? – поинтересовалась Грейс, но миссис Дайер оставила этот вопрос без ответа. Они уже подошли к старой конюшне, и хозяйка остановилась у единственной запертой двери. Повернувшись к ним, она, нервно сглотнув, подняла на Энни глаза:

– Не знаю, что уж говорили вам Гарри и Лиз.

Энни пожала плечами.

– Мы знаем, что он чудом остался в живых, – сказал Роберт. Последовало молчание – все ждали, что скажет миссис Дайер. Она же, похоже, подыскивала нужные слова.

– Грейс, – заговорила она. – Пилигрим уже не тот, что прежде. Эта история подкосила его. – Выражение лица Грейс мгновенно изменилось, стало тревожным, и миссис Дайер бросила умоляющий взгляд на родителей девочки. – Честно говоря, я не уверена, что сейчас стоит подходить к нему.

– Почему? Что такое?.. – начал было Роберт, но Грейс перебила отца:

– Я хочу его видеть. Откройте дверь.

Миссис Дайер взглядом спросила разрешения у Энни. Та, понимая, что дело зашло уже слишком далеко и поворачивать назад поздно, кивнула. Миссис Дайер неохотно отодвинула засов. Из стойла мгновенно послышался страшный рев, от которого все вздрогнули. Потом воцарилось молчание. Миссис Дайер медленно приоткрыла верхнюю дверцу – Грейс напряженно вглядывалась внутрь стойла; Энни и Роберт стояли за дверью.

Глаза девочки не сразу привыкли к темноте. Наконец она разглядела коня. Когда Грейс заговорила, голосок ее звучал так слабо и приглушенно, что его почти не было слышно.

– Пилигрим? Пилигрим?

Вдруг она издала сдавленное рыдание, резко отвернулась и чуть не упала. Роберт мигом оказался рядом и поддержал ее.

– Нет, папочка! Нет!

Обняв дочь, Роберт осторожно повел ее на главный двор. Рыдания Грейс слышались все тише, пока ветер не заглушил их совсем.

– Энни, – заговорила миссис Дайер. – Прости. Нельзя было приводить ее сюда.

Энни посмотрела на нее невидящим взглядом и придвинулась ближе к дверце. В нос ей ударил резкий запах мочи, пол стойла был густо загажен. Пилигрим, забившись в угол, испуганно и дико смотрел на нее. Ноги его были неуклюже вывернуты, шею он склонил так низко, что голова только на фут отстояла от земли, а изуродованная шрамами морда напряженно вытянулась – конь как бы предупреждал, что дальше двигаться нельзя, фыркая отрывисто и нервно. У Энни по спине побежали мурашки, и конь, казалось, почувствовал ее страх: прижав уши, он злобно смотрел на нее, оскалив зубы в жутком подобии угрозы… Заглянув в его налившиеся кровью глаза, Энни поняла, почему люди придумали себе дьявола.