Уильям Гилл - Вкус греха

– Ты беспокоишься о том, учту ли я твои интересы в завещании и удастся ли тебе отстоять свои права в суде. Возможно, твое беспокойство обоснованно. Но если семейство Симона, заключив с тобой эту мерзкую сделку, в конце концов решит не соблюдать ее условия, твои шансы выиграть в суде у них еще меньше. Если у них есть хоть капля здравого смысла, они не подпишут ни одной бумаги за пределами Аргентины, а вероятность того, что ты сможешь выиграть процесс у де ла Форсов в Аргентине, да еще если они станут самой богатой семьей в стране, вообще равна нулю. – В очередной раз посмотрев на часы, Ариан решила, что пора выезжать. – Я предлагаю тебе другой вариант: будем вести себя так, словно наших разговоров на эту тему просто не было, но о твоих интересах я все же позабочусь. Тебе не следует волноваться о будущем, дорогой. Честно говоря, ты вообще никогда не производил на меня впечатления человека, способного волноваться. Увидимся через несколько дней.

Повернувшись, Ариан вышла из комнаты.

– Передай привет Нане. Я уверен, вы с удовольствием вспомните добрые старые времена, – съязвил Чарлз, но Ариан его уже не услышала.

Мердок встал, подошел к подносу с напитками и налил себе изрядную порцию шотландского виски. Ариан была права: он сомневался в том, что ему удастся заключить сделку с семьей де ла Форсов. В свое время только страх Ариан сделал возможным их союз, но было очевидно, что за двенадцать лет она научилась с ним справляться, и это позволило ей распознать блеф. Впрочем, Чарлз отнюдь не блефовал, когда говорил о тревоге, вызванной неумолимым течением времени.

Дело, однако, было не только в этом. У Мердока в запасе было еще достаточно времени для того, чтобы найти другую богатую женщину, пусть даже не такую, как Ариан, и наверняка не столь красивую. Однако ему пришлось бы забыть о своих романах на стороне. Живя с Ариан, он имел карт-бланш на интрижки с любой дамой, которая ему нравилась, при условии сохранения своих похождений в тайне. С другой женщиной он почти наверняка оказался бы перед необходимостью целыми днями восхищаться красотой своей подруги, а по ночам доказывать, что его восхищение носит отнюдь не платонический характер. Это было ему не по силам – после двенадцати лет жизни с Ариан он утратил способность внушать женщине, что она любима и желанна, если на самом деле не испытывал по отношению к ней никаких чувств.

Решить вопрос могли только деньги – его собственные деньги. Или деньги, принадлежащие кому-то, кто находился бы под полным его контролем. Чарлз замер – в голове мелькнула неожиданная мысль. Ну конечно! Решение согрело его ничуть не хуже виски.

Что ж, Ариан права. Ему, Чарлзу Мердоку, ни к чему было беспокоиться о будущем. Ведь на свете существовала Глория – молодая, глупая Глория.

Нана медленно поднималась по лестнице. Ей потребовалось немало времени и сил, чтобы добраться до верхней площадки. Она была уже слишком стара, но Ариан никому, кроме нее, не позволяла входить в хозяйскую спальню в Ла-Энкантада, ее любимую комнату в ее любимом доме. Когда Ариан отсутствовала, дом стоял запертым, но теперь она вот-вот должна была приехать, и Нана хотела удостовериться, что все прибрано.

Спальня занимала почти весь верхний этаж башни и была очень красиво отделана. Стенные деревянные панели прекрасно гармонировали с темным резным деревом потолка и гладкими половицами. Мебель в комнате была бразильская, оставшаяся еще с колониальных времен: большая кровать, шкаф для одежды, столик, несколько стульев… Все было сделано из красного дерева, от времени потемневшего почти до черноты. Больше не было ничего – ни занавесок на окнах, ни картин на стенах; только две фотографии в серебряных рамках стояли на туалетном столике.

Нана начала вытирать пыль. В этом не было необходимости, поскольку она уже проделала это утром, но с возрастом соблюдение привычного распорядка стало для нее ритуалом, который, как ей казалось, не подпускает смерть.

Нана никогда не спрашивала, почему она единственный человек, которому позволяется входить в эту комнату. Она и так знала слишком много. Ариан было нужно ее молчание, а ей нужно было покровительство Ариан. Обе заключили сделку и выполняли ее условия.

Нана взяла одну из фотографий и стала протирать серебряную рамку. Она видела этот снимок миллион раз. Маленькая Глория выглядела такой счастливой! Однако Нана избегала мыслей о Глории – они причиняли слишком сильную боль.

Она принялась вытирать рамку другой фотографии. Это был старый, выцветший черно-белый снимок, сделанный уличным фотографом. На заднем плане на фоне холмов безошибочно угадывались контуры Рио-де-Жанейро. На переднем же была изображена большая площадь, обсаженная стройными пальмами, со статуей какого-то всадника в центре. У подножия монумента стояла бедно одетая женщина, державшая за руки двух детей. Черты ее лица были бы приятными, даже красивыми, если бы она не выглядела такой измученной. Дети были совсем маленькие. Увидев фотографию в первый раз, Нана подумала, что старшей девочке около пяти лет, другой – скорее всего года три.

Нана никогда не задавала никаких вопросов об этом фото, даже тогда, когда много лет назад впервые увидела его в Париже. Тогда, как и сейчас, она не хотела ничего знать – ей было достаточно призраков своего собственного прошлого.

Пока ее везли в аэропорт, Ариан разглядывала затылок нового шофера. Франсуа нашел его через Христианскую ассоциацию благоденствия. Новый водитель был заикой и имел прекрасный послужной список. Изучив его седые волосы, морщинистую шею и узкие плечи, Ариан осталась довольна: было очевидно, что этот человек куда лучше подходил на должность ее личного шофера, чем его предшественник. Она отметила про себя, что по возвращении в Нью-Йорк следует повысить Франсуа жалованье.

Наконец она различила сквозь окно лимузина знакомые очертания «Сахарного номер один». Из всего, что ей принадлежало, Ариан больше всего ценила личный самолет и поместье Ла-Энкантада. Главным содержанием ее жизни было постоянное бегство: от самой себя, от своего прошлого, от своего мужа. В какой-то момент она поняла, что ей необходима своя территория, на которой она чувствовала бы себя спокойно. Ла-Энкантада, замок в мавританском стиле, стоявший на уругвайском побережье, был убежищем, где она могла спрятаться от всех и вся; «Сахарный номер один» был волшебным ковром, способным перенести ее в любое место.

Взбежав по ступенькам трапа, Ариан нырнула в самолет. Как обычно, внутри ее ожидали Мария и Хосе. Как только она вошла, Мария закрыла дверь. К тому времени, когда Ариан добралась до своего личного салона, расположенного прямо за кабиной пилотов, трап был убран. Как только ему сообщили, что хозяйка на борту, первый пилот включил двигатели.