Барбара Виктор - Мозаика судеб

– Прости за опоздание, – сказала Габриэла, садясь за столик.

Ник выглядел даже лучше, чем тот образ, который запечатлелся в ее памяти. При каждой встрече она находила его все более привлекательным. Его глаза казались ей темнее, а губы не могли не напоминать о тех страстных поцелуях, которые несколько часов назад доставляли ее телу такое наслаждение. Ник Тресса, казалось, взвешивал каждое произнесенное им слово. Этой медлительностью он давал ей возможность успокоиться и собраться с мыслями. А может быть, он изучал ее?

– Как прошел день? – спросил он дружелюбно.

– Я была так рада снова повидаться со всеми. Знаешь, там, в Париже, с нетерпением ждут моего возвращения.

– Я их понимаю, – ответил Ник. Он взял ее руку в свою, поднес к губам, поцеловал. – Если бы ты была там, а я здесь, я тоже был бы озабочен твоим возвращением.

– Вот об этом я и хочу поговорить, – быстро сказала она, удивленная, что он начал разговор с обсуждения этой темы.

– Не сомневаюсь, – небрежно бросил Ник. – Но сначала ты успокойся. Мне не хотелось бы видеть тебя плачущей.

– Почему ты решил, что я расплачусь? – спросила она с притворным негодованием.

– Разве нет?

Подобный вопрос требовал честного ответа и не допускал лукавства.

– Конечно, я собираюсь плакать, потому что это, наверное, самое тяжелое решение, которое причинит мне боль…

– Нам… – поправил он ее.

– Пусть нам, – согласилась она, – но однажды ты сам скажешь мне спасибо за это. Когда счастливо женишься, когда твоя молодая жена будет беременна твоим ребенком…

– А ты будешь жить с очень чувствительным, интеллектуальным французом. Каждую ночь вы будете читать вслух Пруста, а под душем он будет петь «Марсельезу».

– …Ты познакомишься с ней в приличном месте – не как со мной, которую подобрал на похоронах. Ты будешь смеяться над самим собой, удивляясь, как это внушил себе, что влюбился в женщину, которой помог поднести чемодан.

– А что, если я хочу ребенка только от тебя?

От изумления Габриэла словно онемела, все, что она задумала сообщить Нику сегодня вечером, моментально вылетело из головы. Неужели возможно в ее возрасте вновь испытать счастье материнства? Возможно, подумала Габриэла с иронией, если они отложат обед и, не теряя ни минуты, займутся решением этого вопроса. Она еще в состоянии родить здорового малыша. При новой медицинской технике, при поистине фантастических достижениях науки.

Но Габриэла не могла до конца поверить в возможное счастье. Чувство вины не покидало ее. Ведь когда-то она оставила своего новорожденного ребенка, а взамен получила отчуждение от своей взрослой дочери.

– Знаешь, мне не везет с моими детьми, – сказала она печально.

– С детьми?! – Ник удивленно вскинул брови.

– С детьми, с ребенком… Какая разница? В этом плане я невезучая!

Ник внимательно взглянул ей в глаза.

– А что, если я не думаю о детях? – Он склонился к ней так, что его губы почти коснулись ее щеки. – Сейчас я хочу только тебя.

– Ник, ты был бы лучшим отцом, чем я матерью.

– Возможно, – согласился он без всякой иронии.

Габриэла покраснела и долго молчала, выдерживая его пристальный взгляд.

– Тогда в чем наши проблемы? – спросила она.

Он пожал плечами:

– Не имею понятия. Я только знаю, что, когда я тебя встретил у дверей похоронного бюро, такую беспомощную, растерянную, с огромным чемоданом, такую испуганную в этой чужой компании, во мне что-то сдвинулось, как будто целый материк обрушился в океан, а я стоял на его краю. Как я могу объяснить то, чего раньше со мной никогда не было?

– Думаешь, все дело в физическом влечении, которое мы испытываем друг к другу?

Он усмехнулся:

– Конечно, и это тоже.

– Ну, это не конец света.

– Я никогда и не говорил, что это конец света. Ты – единственная, кто может устроить его для нас, хотя я не понимаю, зачем ты сама себя так наказываешь.

– Я голодна, – неожиданно заявила она и уткнулась в меню, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Глазами она пробегала названия блюд, а сама никак не могла решить, что для нее важнее – карьера, материнство или семейное счастье. Она решила поделиться своими сомнениями с Ником.

– Николь сообщила мне об одном важном деле, – стараясь выглядеть беспечной, сказала Габриэла. – Все снимки для зимних номеров будут делаться сейчас, когда в Париже летнее затишье. Поэтому я должна с головой окунуться в работу, а то кто-то другой перехватит этот заказ.

Она поковыряла салат из креветок на своей тарелке, потом положила вилку.

– Ты сама предлагаешь темы для съемок или кто-то подбрасывает тебе идеи? – В разговоре он был так же четок и методичен, как в орудовании ножом и вилкой при разрезании жареного цыпленка.

– Иногда я сама прихожу с идеей, иногда мне ее подсказывают, и я просто выстраиваю снимки по определенному сюжету.

– И каждый твой репортаж посвящен определенной теме?

– Обычно да, – ответила она, удивляясь, что он проявляет интерес к ее профессиональной кухне, – исключая те выпуски, которые целиком посвящены новым коллекциям одежды.

Ник отодвинул тарелку в сторону и взял ее руку.

– Неужели ты не можешь заниматься этим же в Нью-Йорке? – Вероятно, – настороженно ответила она. – Но почему?

– Я не могу снабдить тебя ответом, Габи, – просто сказал он. – Некоторые вещи ты сама должна решить для себя.

Но Габриэлу опять охватили сомнения, и она ничего не смогла из себя выдавить, кроме жалких слов.

– Из меня не получилось хорошей жены и нормальной матери, – призналась она и, как бы останавливая слова протеста, готовые вырваться у него, приложила пальцы к его губам. – Я вышла замуж за Пита потому, что надеялась, что он заберет меня из этого итальянского мирка; потому, что он кончил колледж, а я нет, потому, что пошел учиться дальше в юридическую школу и собирался стать профессионалом. Потому, что я не хотела остаться в итоге на той же точке, с которой начала.

– Ты зря укоряешь себя, женятся часто и по более дурацким поводам.

– Я любила его, – защищалась она, как будто Ник в чем-то упрекал ее.

– Ты только выигрываешь от этого в моих глазах, Габи.

– И нельзя винить только его, – продолжила Габриэла, – что я стала другой, когда вышла за него, а где-то с середины нашей совместной жизни я изменилась настолько, что он просто не знал, как со мною справиться. Я преклонялась перед ним, была покорной и благодарной, потому что выбрала его. Моя жизнь остановилась в тринадцать лет, когда с мамой случился удар. И когда появился Пит, у меня родилась надежда, что для меня в жизни еще не все потеряно.

– А что же твой отец?

– Бедный папа, он бродил в тумане много лет. Он никак не мог поверить в то, что случилось с мамой и вообще происходит с семьей. Он до сих пор во всем винит себя. Поэтому, когда Пит вошел в мою жизнь, отцу показалось, что это его заслуга и что он наконец сделал хоть что-то полезное. И вот наступила другая жизнь… Мне оставалось смотреть телевизор, когда супруг пропадал на работе, читать журналы, купленные в супермаркете, и испытывать новые кулинарные рецепты, вырезанные из этих журналов, на Дине. Я же чувствовала, что способна на большее, что я могу принимать решения, и не только насчет того, какие фильмы смотреть по субботам.