Джанет Дейли - Маскарад

– Да, от такой известности потом не будешь знать куда деваться, – поддакнул дядя Марк. – В нашем городе люди обожают скандалы. Вспомните, как они себя ведут, когда на дороге случится авария. Машины ползут еле-еле – всем хочется насладиться видом крови и мучениями несчастных жертв. Можно подумать, они чувствуют полноту жизни, только глядя, как человек корчится в агонии.

– Да, но как же Чарли? – запротестовала Реми.

– Мы непременно обсудим эту проблему, – заверил ее Гейб. – Но я буду с тобой откровенен, Реми. Чарли всего лишь обещал тебе навести справки. Для обвинения в убийстве этого недостаточно. Равно как и синяка на лице трупа. Тем более что, по мнению следователя, Чарли ударился, когда упал в воду. Для того чтобы выиграть такое дело, нужен гениальный адвокат. А где ты его найдешь? Нет, мне очень жаль, но…

– …такова жизнь, – закончила за него фразу Реми и, высвободив руку, вскочила на ноги.

– Боюсь, что да, – серьезно подтвердил брат.

Она уже с трудом справлялась с волнением.

– Реми, – ласково сказал отец, – по-моему, ты считаешь себя виноватой в смерти этого человека. Тебе кажется, не попроси ты его о помощи, он был бы сейчас жив. Но пойми, никто из нас не знает и не может знать этого наверняка! Даже если его убили, ты не виновата.

Реми очень хотелось возразить, но она промолчала.

Солнечные лучи, словно острые копья, пронзали крону большого дуба и ярко освещали скелеты розовых кустов в цветнике, которым так гордилась ее мать.

– А как вы поступите с Мейтлендом? – еле слышно спросила Реми. Ее почему-то начало подташнивать.

Наступила томительная пауза.

– С Мейтлендом… с Мейтлендом дело обстоит немного проще, – наконец заговорил Марк. – Как-никак он человек нашего круга. Мы можем на него воздействовать… конечно, очень осторожно. Но поверь, Реми, мы этого так не оставим!

– Да, с Мейтлендом мы разберемся сами, – поддержал Марка Фрезер. – Ты и так достаточно потрудилась. Предоставь остальное нам. – Хорошо. – Реми отвернулась от окна и пробормотала, пряча глаза: – Вы извините, но я пойду к себе. Мне надо переодеться.

– Ты устала, дорогая, – сочувственно произнесла мать. – Еще бы! Это же все на нервах. Может, прислать к тебе Нэтти? Пусть принесет тебе что-нибудь перекусить. А потом ты, наверное, захочешь вздремнуть?

– Да. – Реми рассеянно кивнула и поспешила уйти.

Ей было тошно смотреть, как они стараются замазать скандал. Хотя, в сущности, родители были правы. Да она и сама понимала, что, даже если Коула и Мейтленда осудят за мошенничество – естественно, после долгих проволочек и нескольких апелляций, – они все равно отделаются легким испугом. Приговор скорее всего будет условным. А страховая компания не перестанет требовать от «Кресент Лайн» возмещения убытков. Так для чего же устраивать шумиху?

Поэтому родители проявляют здравомыслие, предлагая все уладить потихоньку. И, пожалуй, она с ними согласится. Но не ради них, а из эгоистических соображений: ей не хочется, чтобы Коул пострадал.

– Прости меня, Чарли! – прошептала Реми, уныло плетясь в свою комнату.

Холодный, пронзительный ветер задувал сквозь балкон на второй этаж. Реми немного поколебалась, но все же поставила поднос с остатками еды на низенький столик и подошла к двери, собираясь ее закрыть. Внезапно к дому подъехала машина.

Коул… Реми окаменела. Зачем он явился? Широкий балкон загораживал вид на крыльцо, и Реми кинулась к лестнице. В последний момент, уже выбегая из комнаты, она краем уха услышала визг тормозов и поняла, что вслед за Коулом приехал кто-то еще.

Мирную тишину нарушил громкий стук дверного молотка. Нэтти отодвинула засов и чуть не упала, потому что дверь распахнулась настежь.

Коул ворвался в дом и, дико озираясь, завопил:

– Где она? Где, черт побери! Я должен ее увидеть! Где она?

– Коул… – Реми растерянно остановилась на середине лестницы.

Она никогда в жизни не видела его таким разъяренным. Об него сейчас впору было зажигать спички.

Коул кинулся было к ней, но в этот момент в дом вбежал расстроенный Марк. Он схватил Коула за рукав.

– Бьюкенен! Я говорил вам…

– А я говорю, что хочу это услышать от нее самой! – прорычал Коул и, стряхнув руку Марка, поднял глаза на Реми. – Я хочу услышать это от тебя.

– О чем вы спорите? – спросила Реми дядю.

– Он не верит…

– Нечего ей подсказывать! – рявкнул Коул. – Пусть говорит сама.

– Ты… ты спрашиваешь про…

– Да! Повтори при мне, что ты им сказала, – процедил сквозь зубы Коул.

Реми зажмурилась, но тут же открыла глаза и посмотрела на него в упор.

– Мне очень жаль, Коул, но я видела ночью в доке тебя и Мейтленда. Вы закачивали в танкер воду.

– Это гнусная ложь!

Реми вздрогнула, напуганная его яростным криком, но Марк ловко отвлек огонь на себя.

– Бьюкенен, вы же сами признались, что были в доке вместе с Мейтлендом.

– Да, но…

– Коул, пожалуйста, перестань! – взмолилась Реми. – Мне и так больно.

– Ах, вот как? – обрушился он на нее с упреками. – Но ведь ты только сегодня признавалась мне в любви. Чему прикажешь верить? Тому, что ты говорила утром, или…

– Коул, я тебе не лгала. Я действительно люблю тебя…

– Оставь эти сказки для своих богатеньких дружков, – негодующе прервал ее Коул. – Теперь я понимаю, почему женское коварство вошло в пословицу. – Он повернулся к ней спиной и презрительно бросил Марку: – Вы добивались моей отставки? Ну так вы ее получили! Можете сказать миссис Франкс, что я освобождаю рабочее место. Пусть соберет мои вещи и завезет их ко мне домой.

Коул бросился к выходу.

– Подожди! – Реми побежала за ним, но Марк перехватил ее по дороге.

– Пусть уходит. Так будет лучше.

И дверь за Коулом захлопнулась.

В последний день карнавала в муниципалитете устроили грандиозный бал. Подмостки, на которых должен был восседать король карнавала и его свита, задрапировали блестящей тканью. Хрустальные люстры сверкали, зал утопал в море огней. Белая ковровая дорожка устилала ступеньки трона. Впрочем, и трон, и вся сцена пока пустовали.

Реми сидела там, куда допускались только избранные: жены и матери, друзья и подруги членов элитарного клуба Комуса, а также те, кто недавно удостоился высокой чести вступить в него. В салоне красоты ей сделали высокую прическу и искусно замазали синяки, наложив на лицо толстенный слой грима – как бы надели на него маску. Улыбаться, правда, было нельзя – грим моментально растрескался бы. Однако Реми и не хотелось улыбаться.

Она придвинулась поближе к матери – та что-то ей сказала, но замечание Сибиллы не требовало ответа, и Реми опять повернулась к сцене, терпеливо дожидаясь начала концерта. В ушах у нее были длинные серьги с изумрудными подвесками, спускавшимися до самых плеч.