Ева Модиньяни - Крестная мать

– Я же не лежу целый день в постели в номере, – раздраженно ответил Марк.

– По-моему, ты и ночами там не лежишь, – парировал редактор.

– Я занимался делом. Ты же прекрасно знаешь, я веду расследование, важное и деликатное. А у тебя ко мне что-то срочное?

– Да, ты зря теряешь время. В этом деле все равно концов не найдешь.

Барт говорил спокойно, но Марк почувствовал, что редактор сильно волнуется.

– Не понял… – растерялся Фосетт. Он прекрасно помнил, как загорелся Барт, когда ему сообщили, что обнаружена таинственная Нэнси Карр. Главный редактор немедленно отправил репортера по следам неуловимой особы. И вдруг такая перемена…

– Я, кажется, ясно выразился, – сказал Барт. Он явно цеплялся к словам, даже не пытаясь объяснить такой неожиданный поворот.

– Пожалуйста, сформулируй еще ясней, – попросил Марк. Ему хотелось, чтобы Барт произнес те слова, о которых Фосетт уже догадывался.

– Ты должен вернуться, – мрачно, но твердо заявил редактор.

Фосетту показалось, что он спит и видит сон.

– Слушай, Барт, я вернусь с сенсационным материалом. Ты и представить не можешь, что я раскопал.

– Не стоит терять время, – повторил Барт.

– Как ты можешь судить о моей работе, если ты даже не оторвал свой толстый зад от удобного редакторского кресла в десяти тысячах километров от Сицилии?

– Мой тебе совет: прыгай в первый же самолет – и домой!

– Барт, что ты несешь? – Марк сжал трубку так, словно в руках у него была шея Барта Ритмана, и у него перед глазами круги поплыли.

– Марк, – строго произнес редактор, – газету выпускаю я. Я решаю – продолжать расследование или нет. Приказываю: все бросить к черту. И немедленно.

Похоже, Барт был здорово напуган и пытался разговаривать с собственным сотрудником с непривычной резкостью, вместо того чтобы, как обычно, взывать к логике и разуму.

Оба замолчали в напряженном ожидании, прислушиваясь к потрескиванию в трубке.

– А пошел ты, Барт! – грубо выругался Фосетт. – И ты, и твоя газета…

– Приезжай домой и выскажи мне в лицо все, что думаешь по этому поводу, – ответил главный редактор. Что означало это странное предложение? Может, Барт хотел сказать, что есть вещи, которые нельзя доверить телефону? Главный редактор орал во весь голос, но убедительней его слова не становились.

– Я должен бросить самую большую сенсацию, что попадалась мне за все годы работы? – возмутился Марк. – Объясни хотя бы, почему…

– Потому что газету больше не интересует твоя сенсация. Послушай дружеский совет: бросай все и садись в первый же самолет, – еще раз повторил Барт.

В его агрессивном тоне угадывалась скрытая мольба. Марк слышал этот сигнал тревоги. Ему на ум пришла смерть Натали Гудмен. Он вспомнил выражение лица Нэнси, когда она там, в приемной, окликнула его. Она хотела что-то сказать, но что? Добавить какую-нибудь мелочь или предупредить, остеречь?..

– Ты меня слышишь, Марк? – донесся до него обеспокоенный голос Барта.

Фосетт не отрывал взгляда от картинки, висевшей на стене, но мысли его бродили далеко. Он и не подумал отвечать, а медленно положил трубку, так медленно, что услышал странный щелчок: разговор подслушали целиком.

Марк провел ладонью по лбу. Оказалось, он весь покрылся холодным потом. Журналист понял: его заманили в мрачный густой лес, и ни одной тропинки вокруг. Он почувствовал себя жалким и несчастным, словно собака, потерявшая хозяина.

Телефон Джанни Риччи работал, но никто не брал трубку. Из редакции газеты ему ответила недовольная секретарша: синьор Риччи взял отпуск.

Марк решил ехать в Палермо. Друга он вряд ли найдет, но, может, кто-нибудь посоветует ему, где искать Джанни. Ему сейчас так нужен был человек, которому можно было бы довериться.

В пять утра Марк уже припарковал свою «Панду» около большого дома на улице Руджеро Сеттимо, где жил его итальянский коллега. Подъезд был заперт, и американцу пришлось долго звонить, прежде чем появилась толстая заспанная и раздраженная женщина лет шестидесяти. Она приоткрыла дверь и обратилась к Фосетту на своем звучном, непонятном ему языке. Но тон ее речей не оставлял сомнений: она с возмущением вопрошала, почему ее разбудили в столь ранний час.

Марк мобилизовал все свои жалкие познания в итальянском языке, но агрессивные вопли дамы удалось утихомирить, лишь вручив ей розовую бумажку в пятьдесят тысяч лир. На губах синьоры появилась почтительная улыбка, а банкнота исчезла в глубинах ее клетчатого шерстяного халата. Теперь она была готова все доложить подробно:

– Доктор Риччи уехал с синьорой и с детьми. Отдыхать уехал. А вы – его американский друг, правда? Он вам письмо оставил.

Женщина распахнула дверь, пригласила Фосетта войти и проводила его в привратницкую. Она вынула из ящика стола конверт и протянула ему. Пока подобревшая от денег привратница разглядывала гостя, Марк открыл конверт, вытащил аккуратно сложенный листок и прочел несколько слов, написанных рукой Джанни: «Я уезжаю с семьей на несколько дней. Тебе советую сделать то же самое. И немедленно».

Еще одно предупреждение. Еще один совет отказаться от расследования.

– Ну, теперь вы довольны? – спросила женщина, видя, как Марк всматривается в короткие строки, словно перед ним этрусская надпись, которую надо расшифровать.

– Вы не знаете, куда он уехал?

– Кто? Доктор Риччи? А кто его знает… Он очень торопился. Раз он вам не написал… Я тем более не знаю.

Казалось, каждое событие вписывается в какой-то особый план. Марк решил вернуться в Вилларозу. Он остановился у автозаправочной станции. Он хотел заправить машину и выпить кофе, но прежде всего хотел проверить подозрения, в которых сам себе боялся признаться. С тех пор, как он покинул в полночь монастырь Святой Екатерины, его не оставляло ощущение, что за ним следят, контролируют каждое движение, не выпускают из виду. Это было только ощущение, только мысль о преследователях, потому что, как он ни оглядывался вокруг, он никого не мог обнаружить. И теперь, в баре у автостанции, Марк так и не нашел ничего подозрительного.

Он проехал Пергузу, не стал останавливаться у гостиницы, а двинулся прямо к монастырю. Он долго звонил в ворота, прежде чем в окошечке показалось смуглое суровое лицо какой-то монахини. Журналист попросил о встрече с сестрой Анной.

– Сестра Анна не может принять вас, – ответила монахиня. Марк принялся умолять.

– Дело важное, срочное, – твердил он. Бесстрастное лицо монахини не дрогнуло.

– Мне очень жаль, синьор, но я не могу вас впустить. – Она захлопнула окошечко, прервав недолгий разговор. Одна за другим перед Марком захлопнулись все двери, словно одна и та же рука закрывала их. Рука мафии? Кто отдал приказ? Нэнси Карр или кто-то, стоящий повыше? Эта догадка теперь, в связи с последними событиями, показалась Марку весьма правдоподобной. А если есть власть и над Нэнси?