Хилари Норман - Клянусь, что исполню...

Дресслер взглянул на Энни:

– Вы согласны с такой оценкой? Энни неуверенно кивнула.

– Ты сейчас должна, – Оливия перегнулась через стол и взяла. Энни за руку, – вложить всю свою силу в битву, которая тебе предстоит.

– Ты можешь это сделать, – сказал Джим. – Я знаю, что ты можешь, Энни.

В глазах у Энни стояли слезы.

– Я надеюсь, – шепнула она.

– Ты должна не надеяться, а верить, верить изо всех сил! – Оливия крепче сжала ее руку. – Это твой шанс, Энни, и я не собираюсь позволить тебе его упустить.

Джанни Дресслер встал.

– Ваши друзья все сказали за меня. Итак, мы начинаем.

– И что мы должны делать? – спросил Джим, глядя на врача снизу вверх.

– Ждать, – ответил Дресслер.

Как и в первый раз, когда Энни пыталась отказаться от транквилизаторов, в течение сорока восьми часов с ней не происходило ничего особенного. Она ощущала только вполне понятную тревогу, которую с ней делили все остальные.

– Валиум все еще находится в организме, – объяснял доктор Дресслер. – Вы принимали большие дозы в течение долгого времени, поэтому он еще продолжает действовать. Реакция начнется позже.

– Может, она вообще не начнется? – с надеждой проговорил Джим.

– Начнется.

– Вы истинный оптимист, – саркастически усмехнулась Оливия.

– Я врач, и то, что я знаю, – я знаю твердо, – ответил Дресслер, ничуть не задетый ее замечанием.

– Я думаю, пора включить автоответчик, – посоветовал Дресслер на третье утро. – Сегодня Энни уже не сможет поддерживать нормальный разговор с мужем.

– Хорошо, – ответила Оливия, и у нее заныло под ложечкой от страха. Они заранее договорились, что на все звонки будет отвечать Джим и говорить Эдварду, что Энни куда-то уехала вместе с Оливией.

Еще до ленча Энни стала очень беспокойной. Она жаловалась на головную боль, безостановочно ходила по комнате, просила открыть окна, потому что ей было трудно дышать. Она снова и снова убегала в ванную комнату, с ужасом и недоумением замечая, что ни одна дверь не запирается. Ей хотелось то полного уединения, то, наоборот, чуть ли не неуемного общества.

В девять вечера позвонил Эдвард. Они все слушали его голос – спокойный, глубокий, и сразу после щелчка, означавшего, что он положил трубку, у Энни начался первый приступ патологического страха. Все ее тело сотрясала крупная дрожь, она стучала зубами. Оливии и Джиму казалось, что это никогда не кончится.

В следующие сутки они не знали ни минуты покоя. Все обещанные беды навалились на Энни одна за другой. Оливия была в отчаянии. Ей казалось, что она со связанными руками смотрит, как любимого человека избивает банда мерзавцев. Энни жадно ловила ртом воздух, она то и дело бегала в ванную, мочилась и, едва вернувшись, снова ощущала позывы. Она фурией носилась по квартире, впадала в ярость, колотила кулаком в стены. Она просто не могла сидеть на месте. В порыве отчаяния она бросилась на постель лицом вниз и лежала так, тихонько всхлипывая. Оливия с Джимом пришли и сели на постель по обе стороны от нее. Оливия гладила ее руку, Джим обнимал ее за плечи, но они видели, что помочь ей не в силах. Она была где-то далеко, но все же они надеялись, что она хоть немного ощущает их любовь.

Потом снова задребезжал телефон. На этот раз звонила Кэри. Она говорила еще более холодно и резко, чем обычно, потому что Джим не звонил ей целый день и она все еще не знала, когда он наконец собирается вернуться в Бостон, и, может быть, его друзья – это слово она произнесла с подчеркнутым сарказмом – позволят ему выкроить пять минут, чтобы позвонить ей в офис.

– Может, тебе лучше поговорить с ней прямо сейчас, – предложила Оливия, увидев озабоченное лицо Джима.

Джим покачал головой.

– Она жаждет ссоры, – сказал он. – А я нет.

– Вы все время ссоритесь. – Это был не вопрос, а утверждение.

– В нашей жизни есть сложности, – признал Джим.

– А было время, когда вы жили по-другому?

– Нет. Но я все равно ее люблю.

– Тогда она счастливая женщина, – сказала Оливия.

– Боюсь, она так не считает.

– Значит, она еще и дура.

Этой ночью Энни немного поспала, хотя часто просыпалась – ей снились кошмары. Ее знобило, и она просила еще одно одеяло. В следующие пять минут Энни обливалась потом и умоляла открыть все окна. Оливия и Джим по очереди сидели с ней вместе с одной из сиделок, а Дресслер спал на диване в гостиной.

В начале шестого утра Энни встала, пошла в ванную, но стены валились на нее, пол качался, она закричала и упала. Оливия и сиделка отвели ее в постель, но через некоторое время она разрыдалась, и Оливия с острой жалостью увидела, что по простыне расползается мокрое пятно. Она была бесконечно благодарна сиделке, потому что, хотя ей самой ничего не стоило поменять Энни постельное белье и ночную рубашку, она знала, что Энни бы этого не вынесла.

– Кажется, сегодня ей лучше, – обрадованно сообщил Джим одной из сиделок. Молодая швейцарка по имени Руфь несколько напоминала Энни в юности. Почти те же белокурые волосы и голубые глаза. – Или я выдаю желаемое за действительное?

– Сейчас ей действительно лучше, – мягко ответила девушка.

– Но это не значит, что все кончилось?

– Нет. Мне очень жаль. Мартина, моя коллега, говорит, что ночь была тяжелой.

– Да, довольно тяжелой. – Джим вздохнул.

– У Энни очень хорошие друзья, – проговорила Руфь и улыбнулась ему.

– Спасибо, – ответил Джим.

Двадцать минут спустя Энни вошла в кухню, где Оливия пила кофе.

– Привет! – поздоровалась Оливия.

Энни не ответила. Если накануне она была бледной, то теперь ее лицо казалось пепельно-серым, даже губы. Ее глаза были устремлены на Оливию, но Оливия чувствовала, что Энни ее не видит.

– Энни, что случилось? – Оливия поставила чашку и медленно пошла к Энни, инстинктивно чувствуя, что должна быть очень осторожной. – Энни, в чем дело?

Энни подошла к раковине, вытянула правую руку, коснулась края раковины указательным пальцем. Потом она убрала руку и стала рассматривать палец.

– Энни! – Оливия не знала, что ей делать. Джанни Дресслер в соседней комнате говорил по телефону, ни Мартины, ни Руфи поблизости не было.

– Это не мое, – наконец произнесла Энни хриплым сдавленным голосом.

– Что «это»?

– Это. – Энни тряхнула кистью руки. – Или это. – Она дотронулась до щеки. – Все не мое.

– Ты потеряла чувствительность? – ласково спросила Оливия, стараясь не показывать своего страха.

– Я не знаю. – Энни продолжала смотреть на свою руку тем же отсутствующим взглядом. – Я не знаю. – Она обвела взглядом кухню, уставилась на стену. – Кажется, я ненадолго заснула, а когда проснулась, это уже была не я.

– Ничего, – поспешно проговорила Оливия. – Ничего страшного. – Она взяла Энни за руку. – Я знаю, что это такое, и ты тоже знаешь. – Она осторожно подтолкнула Энни к столу, усадила на стул. – Ты помнишь, что говорил Дресслер? Помнишь, Энни?