Хилари Норман - Клянусь, что исполню...

– Я знаю.

Оливия подошла к нему и без колебания, глядя ему прямо в глаза, положила руку на его напряженную плоть. Ему показалось, что он сейчас взорвется, но с губ его не слетел даже слабый стон. Он отвел ее руку.

– Почему мы до сих пор боремся с этим? – Глаза Оливии горели зеленым огнем. – Я дышать не могу от желания, а от тебя идет такой поток, что даже Шарон Стоун не раздумывая бросилась бы тебе на шею. А ты тут стоишь столбом и смотришь на меня.

– Я не хочу Шарон Стоун.

– Но меня ты хочешь.

– Я никогда не переставал тебя хотеть. Взгляд зеленых глаз смягчился, потеплел.

– Тогда поцелуй меня. Чайник закипел и выключился.

– Нет, – покачал головой Джим.

– Почему? – Оливия в изумлении уставилась на него. – Ради бога, Джимми, объясни, почему?

Джим на минуту закрыл глаза. Потом он открыл их, отвернулся и опять включил чайник.

– Иди в постель, Оливия.

– И не подумаю! – Ее щеки пылали, словно у нее был жар. – Я никуда не пойду, пока не узнаю, что с тобой происходит. Ты только что сказал, что никогда не переставал хотеть меня. Ты знаешь, что и я тебя хочу. Мы оба знаем, что любим друг друга – во всех возможных аспектах человеческой любви…

– Если ты не хочешь ложиться, – мягко проговорил Джим, – то по крайней мере сядь за стол. Я сделаю нам по чашке кофе и постараюсь все тебе объяснить.

– Хорошо. – Оливия опустила голову, внезапно почувствовав, что ей хочется плакать.

– Садись.

Что-то мягкое и теплое скользнуло по ноге Оливии.

– Клео хочет завтракать.

– Я ее покормлю.

– Спасибо. – Оливия придвинула стул к столу и села. – Черт возьми, Джимми. – Но прозвучало это без ее обычной энергии, как-то вяло и безнадежно.

Джим невесело улыбнулся:

– Согласен.

– Тогда я не понимаю.

Он положил в миску кошачий корм, налил в другую свежей воды, потом приготовил две чашки кофе и тоже сел за стол напротив Оливии.

– Я не стану целовать тебя, – попытался объяснить он, – потому что не смогу остановиться. Не захочу останавливаться.

– Я сама не захочу, чтобы ты останавливался.

Его темные глаза наполнились болью.

– Я не могу и не хочу просто провести с тобой еще одну ночь.

– Сейчас утро.

– Перестань, ты понимаешь, о чем я говорю.

– Понимаю, – серьезно сказала она. – Я тоже этого не хочу, я знаю, что просто этого не вынесу. – Она ненадолго умолкла. – Я даже не понимаю, как ты мог подумать, что это возможно. Мы любим друг друга. Зачем нагромождать вокруг этого какие-то пустые слова?

– Я не могу оставить Майкла безнаказанным, – произнес Джим.

Оливия сделала глоток кофе и поставила чашку на стол.

– Значит, ты собираешься позволить Майклу уничтожить и нас тоже? – Комок, сидевший у нее в горле, теперь заполнил всю грудь. – Неужели ты считаешь, что он еще недостаточно нам навредил?

– Дело не только в Майкле, – ответил Джим, – но и во мне тоже. И в тебе.

– Я не понимаю.

– Ты еще не пережила травму.

– Пережила.

– Нет.

– Даже если и так, – возразила Оливия, – я знаю, что мои чувства к тебе никогда не изменятся.

– Сейчас ты не можешь этого знать, – сказал Джим. – В любом случае что плохого в том, если мы еще немного подождем?

Оливия отпила еще немного кофе.

– Так вот что ты предлагаешь? Подождать?

– Да.

– Как долго?

– Не знаю.

Клео вспрыгнула Оливии на колени и начала перебирать лапами по голой ноге, то выпуская, то пряча когти.

– Это больно? – спросил Джим.

– Да.

– Хочешь, я ее возьму?

– Не надо. Это отвлекает меня от желания. Джим все-таки пересадил кошку к себе на колени.

Она ничуть не возражала и удовлетворилась его серыми шортами.

– Ты все еще чувствуешь себя виноватым в том, что ты Ариас, – устало проговорила Оливия. Они уже много раз говорили об этом. Оливия постоянно пыталась вправить ему мозги, но понимала, что не добилась особого успеха.

Джим потянулся к ее руке, но тут же передумал, убрал руку.

– Я хочу, чтобы наши отношения ничто не омрачало.

– Так и будет.

Джим покачал головой:

– Сейчас это невозможно. – Клео запустила когти в его левую ногу, и он поморщился. – Я хочу прийти к тебе, когда смогу смотреть на себя в зеркало по утрам, не вспоминая о преступлениях моей семьи.

– Майкл тебе даже не брат. Хуана Луиса ты почти не знал, а твой отец ничего плохого не делал.

– Сейчас это меня не утешает.

Оливия взглянула на него с укором:

– Это бред, Джимми.

– Возможно.

К глазам Оливии снова подступили жгучие слезы, но она подумала, что не позволит себе расплакаться здесь, перед ним.

– Но это действительно какой-то бред. Мы должны помогать друг другу, а не расползаться по углам, упиваясь своим горем.

– Мы и помогаем, – сказал Джим.

– Мне было бы легче справиться, если бы ты держал меня в объятиях.

– Я не могу.

– Я думаю, тебе лучше уехать, – отрывисто проговорила Оливия.

Джим вздрогнул, как от удара:

– Я не хочу оставлять тебя одну.

– Но ты не изменишь своего решения?

– Нет.

– Тогда тебе действительно лучше вернуться в Бостон. – Оливия встала, и Клео, забеспокоившись, спрыгнула с коленей Джима. – Потому что я не вынесу, если ты все время будешь так близко.

– Но я так этого не хочу, – тихо произнес Джим.

– К сожалению, мне сейчас не до того, чтобы заботиться о том, чего ты хочешь, а чего нет, – ответила Оливия. – Ты же не хочешь понимать моих желаний.

14 августа он улетел в Бостон. Ко времени его отъезда Оливия немного оттаяла. До последнего момента Джим просил ее позволить ему остаться, чтобы заботиться о ней, но в этом она была тверда как скала.

– Я люблю тебя, – сказал он в десятый раз за этот день.

– Я это знаю, – ответила Оливия. – Я не сомневаюсь ни в твоей, ни в своей любви.

– Может быть, мне удастся добраться до Майкла и остальных.

– Сомневаюсь, что тебя подпустят к ним ближе чем на милю.

– Но рано или поздно им придется со мной общаться.

– Может быть.

У Оливии не было ни малейшего намерения смиряться с новым статус-кво Ариасов. Но когда Джим, который, вопреки очевидному, еще не потерял надежды, что чувство справедливости должно возобладать над соображениями выгоды, позвонил, прося отсрочки, она охотно согласилась.

– В конце концов, – говорила она Энни по телефону, – что такое еще месяц по сравнению с девятнадцатью годами?

– Неужели Джимми и вправду верит, что Майкл когда-нибудь признается? – спросила Энни.

– Нет, конечно. Я думаю, он надеется, что в Питере все-таки проснется совесть. Или в Луизе.

– Ливви, а что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю, что никакой надежды нет. Разве что их подтолкнуть.

– Мне кажется, ты права, – согласилась Энни. – Но ты все-таки хочешь подождать?

– Подождать совсем неплохо, – задумчиво проговорила Оливия. – Пусть думают, что мы сдались.