Джессика Марч - Наваждение

— Стой спокойно, дорогая! — раздраженно прикрикнула Элл, расчесывая шелковистые белокурые волосы дочери и заплетая их в косы.

Но Ники нетерпеливо вертелась перед большим, в полный рост зеркалом в своей бело-розовой спальне, мешая матери, которая старалась сделать ее как можно красивее. Сегодня ее отведут в школу и запишут в первый класс. Это слово для Ники было связано с картинками в книгах, где веселые дети играют все вместе. Как это отличалось от их одинокого существования, мирка, где они были всегда только вдвоем с мамой. Подпрыгивая от нетерпения, Ники не могла дождаться момента, когда ее повезут в школу.

Ники поежилась, когда мать надела ей через голову свеженакрахмаленное, только что выглаженное платье. Жесткая ткань и вышивка царапали нежную кожу.

— Почему я должна это надевать? — недовольно спросила она. — Почему не могу поехать в моем голубом или красном платье? — Она показала на аккуратно развешанные в шкафу поношенные старые платьица.

— Чтобы ты не выглядела маленькой дикаркой, — раздраженно ответила мать, которую выводили из себя назойливый запах и жара. — Ты должна выглядеть достойно, лучше всех. Сколько раз я тебе говорила, Ники, что ты отличаешься от других детей в городе. В будущем тебя ждет необыкновенная жизнь. Ты должна быть готова к ней и соответственно выглядеть и вести себя.

Ники хмуро повиновалась, пропуская мимо ушей объяснения матери. Эти слова произносились с тех пор, как она себя помнила. Он непрерывного повторения они наскучили ей и потеряли смысл, хотя немного значили с самого начала. Что это такое: «выглядеть достойно»?

Элл вздохнула, видя реакцию дочери. Она понимала, что Ники слишком мала для того, чтобы осознать свое исключительное положение. Но девочка уже не ребенок, и в школе обязательно возникнут вопросы, на которые она не сможет найти ответ.

Впереди Ники могли поджидать обиды и пренебрежение окружающих, от которых Элл так сама страдала в детстве. Это временами заставляло ее пожалеть, что она поддалась на уговоры Х.Д. Когда Элл поняла, что у нее будет ребенок, то обратилась к нему за советом, как прервать беременность.

— Я запрещаю тебе это! — заявил он твердо. — Это надругательство над святыми законами.

— Но пока мы не можем пожениться…

— Я не хочу убивать ребенка — родившегося или еще не родившегося! У нас здесь это не принято!

Разумеется, она больше не поднимала этот вопрос. Элл решила, что X. Д., как человек чести, сдержит все свои обещания и все для нее уладится к лучшему. Но до сих пор положение ее и Ники было неопределенным, и теперь Элл жалела, что не подождала с появлением ребенка, пока они с X. Д. не поженятся.

Хотя Элл не испытывала трудностей и забот, как другие жители Виллоу Кросс, занятые на работе в табачной компании Хайлендов, ей становилось все труднее удовлетворяться собственной скучной затворнической жизнью, скрашиваемой только комфортом и обещаниями, которые со временем становились все менее реальными. Девятикомнатный коттедж, в котором поселил ее X. Д., был на большом расстоянии от соседей и в десяти милях от центра города. Окруженный пятьюдесятью акрами полей и лесов. Когда-то здесь тоже выращивали табак, но после очередного кризиса один из городских банков прикрыл дело, и каким-то образом бумаги на землю оказались в портфеле Хайлендов. После того как здесь появилась Элл, землю перепахали бульдозерами, посадили цветы и кустарник, а поле сзади дома очистили, но уже никогда ничем не засаживали. Элл даже ни разу не обошла окрестности. Она оставалась в доме и ждала X. Д. У нее не бывал никто, кроме ее возлюбленного, и она не была знакома ни с кем из городских жителей, кроме Луизы, цветной женщины, которая приходила убирать в доме, стирать, гладить, парикмахера и нескольких владельцев лавок. Мальчик приносил из магазина покупки, которые она заказывала по телефону. А Ники подрастала, и Элл все более ощущала, как девочке одиноко и как не хватает друзей. Деньги не приносили им радости. Но сегодня она радовалась вместе с Ники. Ведь, посещая школу, девочка наконец вольется в общество других детей.

Засунув чистый носовой платок в карманчик платья дочери, Элл велела Ники идти вниз и ждать ее там, а сама вернулась в свою спальню, чтобы тоже переодеться. Из тщеславия она немного надушилась духами «Джой», которые не продавались в городе и были специально привезены из Чарльстона. Она настояла на том, чтобы иметь самые дорогие и редкие духи. Элл остановилась перед зеркалом, изучая свое отражение. Свежесть юности давно исчезла, но прекрасно ухоженная женщина перед ней была очень привлекательна, напоминая роскошный распустившийся цветок. Правда, печаль в бархатных карих глазах и горькие складочки у рта выдавали горечь бесконечного ожидания и крушение надежд.

Давно прошло радостное возбуждение при мысли о том, что она будет жить в Америке, получит необходимые документы и свой дом. Виллоу Кросс был совсем не той Америкой, о которой она мечтала. По правде говоря, он мало отличался от деревни Бизек во Франции, так как молодая мать жила вне «респектабельного общества» городка. Виллоу Кросс был к услугам Джоан Хайленд, горько подумала Элл. Джоан была королевой в городе, хозяйкой поместья Хайлендов, их летних домов, яхт, автомобилей и всего остального, связанного с положением жены X. Д. Хайленда — положением, которое Элл не теряла надежды занять.

Но ее терпение почти истощилось. Слишком долго X. Д. кормил ее обещаниями, что развод «только дело времени», что он слишком занят, чтобы заняться необходимыми формальностями. Ему всегда что-то мешало — или срочное дело, или «неподходящее время».

Элл поправила коричневую соломенную шляпу — теперь она носила гладкий шиньон — и расправила юбку полотняного кремового платья. Невзирая на свое неопределенное положение в обществе и на немыслимую жару, она отказывалась перенимать неряшливые привычки этого богом забытого города или разрешать дочери бегать босиком и полуодетой.

Перед тем как покинуть спальню, она бросила взгляд на фотографию матери, где та навечно застыла в момент наивысшего триумфа. Как всегда, она долго не могла оторваться от снимка, воображая себя на месте грациозной фигурки, парящей в воздухе. Но фотография больше не вдохновляла ее, не была источником постоянной гордости. Она становилась укором, напоминая, что Моника закончила жизнь трагически, несмотря на достигнутый успех, и заставляя острее чувствовать собственные неудачи. Сколько раз Элл проклинала судьбу за то, что была внебрачным ребенком. Теперь, несмотря на все усилия, приходится признать, что и ее дочери уготована та же горькая судьба. У Ники ведь не было отца. Сандеман? Человек, который не более реален, чем волшебник, посылающий детям счастливые сны.