Луанн Райс - Талисман любви

Он впервые столкнулся с этой проблемой как раз перед решающими встречами в прошлом году, во время регулярной игры сезона против «Рейнджере» за несколько недель до своей встречи с Мэй. Это казалось пустяком, особенно по сравнению с тем, что случилось тремя годами раньше, когда Нильс Йоргенсен ударил его и мир для него погрузился в темноту.

У Мартина была повреждена глазная впадина и отслоилась сетчатка. Он пропустил половину сезона, но операция восстановила повреждения, и к следующему году он был как новенький. Сначала он добросовестно и с благоговением относился к осмотру у окулиста, но как только зрение снова восстановилось до 6/6, он ослабил свое рвение.

И до прошлого года его глаза казались совершенными. Но однажды перед его глазами все расплылось. Это случилось внезапно, без всякой видимой причины, и сначала он решил, будто в глаз что-то попало. Отвлекшись от игры, он получил удар клюшкой по виску, Лефебр выиграл для Нью-Йорка, и Мартин получил урок: упорно продолжай играть, хорошо ты видишь или нет.

Для него это была не самая большая проблема. Мартин давно обнаружил, что на льду он умудрялся приспосабливаться ко многому. Он катался, когда их бросил отец, когда переживал развод, смерть матери и Натали. Каждый день он выходил на лед с болью в лодыжках и коленях, болью, которая, как объясняли его доктора, других превращала в инвалидов. Так что расплывчатое зрение в одном глазу не казалось чем-то серьезным; он лишь на какое-то время замедлил темп только затем, чтобы приспособиться и как-то компенсировать это.

Но теперь, услышав свои собственные слова, что подобное продолжается уже целый год, Мартин почувствовал, как у него екнуло сердце. Почему он так долго игнорировал очевидную проблему? Что было бы, если бы он заострил на этом свое внимание тогда, а не теперь? Тэдди сделала пометку, не выразив ни сожаления, ни осуждения. Мартин не хотел смотреть на Мэй, боясь увидеть тревогу в ее глазах, но она коснулась рукой его колена, и когда он посмотрел ей в лицо, он увидел ее подбадривающую улыбку.

Тэдди повернула к нему таблицу для проверки зрения, и он повторил процесс, который прошел с Морисом Пайлотом. Обоими глазами хорошо, правым глазом хорошо, левым глазом – ничего.

– Что ж, – сказала Тэдди. – Подойдите и сядьте со мной вот здесь, и я посмотрю ваши глаза.

– Я могу делать упражнения, – сказал Мартин, пересекая комнату. – Любые, какие только назначите. Понимаю, мне следовало начать их раньше, ну, скажем, после моего последнего медосмотра. Кажется, я тогда подумал, если доктор заметит, значит, проблема есть. Если он этого не сделает, со мной все в порядке. У меня всегда было зрение шесть на шесть.

– Так и есть, вы же канадец. – Тэдди улыбнулась, жестом усаживая его на стул около рабочего стола.

Их разделяли прибор для изучения глаза и специальная лампа Хааг-Стрейт. Тэдди велела ему наклониться вперед и поставить лицо в похожее на маску хитроумное приспособление. Она объяснила, что ей надо спроектировать луч света как «на», так и «в» его глаз, таким образом получая оптическое поперечное сечение при большом увеличении.

– Вы уже можете видеть, что там не в порядке? – справился он, когда прошло некоторое время.

– Терпение, – прокудахтала Теодора.

– Не моя самая сильная сторона.

– Я и не ожидала этого от вас. Вспомните, я наблюдала за вашей игрой.

– Точно.

Кондиционер жужжал. Мартин старался сидеть спокойно, но чувствовал легкое дрожание своего тела. Он испытывал желание вскочить, схватить Мэй в охапку и выбежать с ней на улицу. Ему никогда не удавалось спокойно сидеть на одном месте достаточно долго, будь то кресло самолета, просто мягкое кресло или скамейка. Его мускулы болели, а мозг взывал к нему, требуя бежать сломя голову.

Тэдди велела ему глубоко вздохнуть и дышать глубже, он послушался. Паника ушла.

– У вас есть глубокий рубец.

– Рубец?

– Да. Я могу видеть, где в вашем левом глазу сетчатка стала отделяться. Это там, где вам нанесли удар тупым предметом?

– Мадам, травмами тупыми предметами я зарабатываю себе на жизнь, – ответил Мартин.

– Похоже, что так, – заметила Тэдди.

Теперь она объяснила ему, что накапает ему капли в глаза, чтобы расширить зрачки. Глаза защипали, как ужаленные, но он даже не вздрогнул. С помощью апланатического тонометра Голдмана она измерила давление в каждом глазу, чтобы определить, нет ли глаукомы. Наконец, используя мощную фотокамеру, установленную на щелевидной лампе, она сделала несколько фотографий.

Выпрямившись, она улыбнулась ему, показывая, что обследование закончено. Она сделала несколько пометок, и Мартин оглянулся на Мэй. Она тихонько сидела на другом конце комнаты, и Мартин постарался сфокусироваться на ней. Капли и странный свет в его глазах временно замутили его зрение даже больше, чем до прихода к врачу, и все, что он мог видеть, был темный силуэт на фоне окна.

– Что вы обнаружили, Тэдди? – услышал он, как спросила Мэй.

– Ну что ж, имеются данные об отделение сетчатки, о котором мне говорил Мартин.

– Значит, проблема в этом? – спросил Мартин, несколько успокоенный. – Это случилось почти четыре года назад, когда Нильс Йоргенсен отомстил мне за какой-то мой удар. Я играл за Ванкувер в то время, и мне делали операцию лазером там. Док сказал мне, что применил «точечную сварку» и все прошло отлично. Я был… в общем, никаких проблем. Я отыгрался на Йоргенсене, а он снова на мне.

– Своего рода бесконечный цикл, – прокомментировала Тэдди.

– Хоккей. – Мартин пожал плечами.

Тэдди кивнула. Она скрестила руки на груди, совсем как его мама, когда стояла у себя на кухне в Лак-Верте, выслушивая очередное из его самых неправдоподобных оправданий, почему он играл в хоккей с Рэем, вместо того чтобы выполнять свои обязанности по дому или сделать уроки.

– Так в этом и проблема? – спросила Мэй.

– Еще не уверена, – призналась Тэдди. – Мне бы хотелось провести еще кое-какое обследование, но здесь у меня нет нужного оборудования. А вы не могли бы зайти ко мне в мой кабинет в больнице?

– Конечно, смогу, – заверил ее Мартин. – Надеюсь только, гендир Джи Эм не прознает об этом.

– Гендир Джи Эм?

– Переведи, Мартин, – попросила Мэй.

– Ой, простите. Генеральный директор «Медведей». Срок моего контракта истекает в этом году, и мне только не хватает, чтобы они пронюхали о моих проблемах с глазами. Они и так поприжали меня из-за лодыжек. Не хочу сам пополнить их боезапас перед переговорами.

– Они ничего не узнают ни от меня, ни от моих сотрудников, – твердо заверила его Тэдди. – Но я не могу ручаться за всю больницу. Давайте сделаем так. Приходите попозже, после приемных часов, завтра вечером. Около девяти, например? Тогда я вас и посмотрю.