Кейт О`Риордан - Ангел в доме

– Немедленно вставь зубы, тетя, – потребовала она, с интересом изучая грязновато-белую поверхность потолка.

– Десны болят, – захныкала Брайди.

– Ты перепутала. У тебя ноги болят. От мозолей. Ноги, тетя, а не десны.

– Погоди вот, состаришься, тогда не так заговоришь.

Вместе с зубами исчезли и щеки; лицо стало вполовину меньше. Брайди закашлялась, давя на жалость, и умоляюще уставилась на Бину. Та закатила глаза, но просьбу – немую – исполнила, поставив перед сестрой стакан с водой, куда Брайди немедленно опустила свой клюв, словно он у нее загорелся. Следующий взгляд, посланный племяннице, снискал бы Брайди славу великой актрисы, будь он исполнен в немом кино. Как нам теперь жить, после всего, что ты наговорила?!

Анжела сдвинула брови: не начинай, тетя. Невысказанные претензии и обвинения летали по комнате, отскакивая от стен, как пинг-понговые шарики. Бина воспользовалась возможностью насладиться бедственным положением дочери.

– У тебя своя жизнь. – Она выхватила из-под протянутой руки Анжелы последний кусочек сыра и сунула в рот Реджине.

Анжела, поколебавшись, встала.

– Угу. Пожалуй, пойду я… дядя Майки… Куда угодно, лишь бы прочь от натиска обвинений.

– Возьми фонарь! – взвизгнула Мэйзи.

– Куда ж я без фонаря, – огрызнулась Анжела.

Пока она на кухне готовила поднос для дядюшки, Брайди в гостиной распиналась насчет джинсов и Христа с улыбкой на устах, восседающего верхом на осле. Потом, спохватившись, вернулась к причине распри:

– Бедные, бедные мои десны. Болят – моченьки пет.

– Десны у тебя болят не больше, чем третья нога, – рявкнула Бина. – Вставь зубы, как она сказала, и прекрати ныть.

– В этом доме сочувствия не дождешься. Анжеле на миг почудилось, что время повернуло вспять и застыло на ее детстве. Ничего не было – ни сестер из Святой Клэр, ни родильного дома в Корке, ни лондонского приюта. Ни-че-го. Она вновь была ребенком, маленькой девочкой, живым хранилищем горестей взрослых. Чувство вины легло на плечи, придавило, согнуло спину. Взять бы да вернуться в гостиную, тряхануть как следует эти немощные тела, да так, чтобы последние шарики вылетели из их и без того безмозглых голов. Пусть бы заорали от настоящей боли. Знали бы тогда, как…

– Я пошла, тетушки! – Анжела понесла поднос к двери.

– Осторожненько там, детка, – прошамкала Брайди и быстренько затолкала челюсти на место. – Мы будем ждать.

Порыв ледяного ветра моментально выдул теток из головы Анжелы. Держать на обеих руках поднос и при этом освещать себе дорогу было невозможно. К счастью, лунного света вполне хватало, чтобы переступать кочки и обходить рытвины. Дом позади нее чуть накренился, как будто вдруг надумал шагнуть следом. Спустившись до середины тропинки, Анжела снова оглянулась. Даже на таком расстоянии и в полумраке облупленные стены бросались в глаза. Побелить бы не мешало. Три верхних окна темные, а внизу светятся только кухонное окошко да фонарь на крыльце. В большой гостиной слева от крыльца свет зажигается лишь по большим праздникам, по случаю посещения святою отца из местной церкви или на время похорон, как два года назад, когда умерла тетя Имельда. По правде говоря, и сам дом, и окружающие его сараи постепенно разрушались, грозя похоронить под собой все живое, но теткам не было до этого никакого дела. Ничего удивительного, они-то ведь не родились здесь. Все они родились там, внизу, у дороги, где теперь остался один дядя Майки.

Анжела продолжила путь сквозь заросли дикого кумарника, осторожно ступая и стараясь не накренять поднос. Дорожка, и без того узкая, почти терялась среди разросшегося сорняка. Справа и слева, насколько видел глаз, простиралась болотистая пустошь; несколько одиноких дубов печально тянули голые ветви к луне. Чуть поодаль на фоне блекло-синего горизонта вырисовывались очертания двух холмов, схожих с лежащей на боку женщиной. «За этими холмами лежит райская долина, – расписывала маленькой Анжеле тетя Брайди. И тут же шла на попятную: – Но увидеть рай могут только очень-очень хорошие люди, почти святые». Анжела полной грудью вдохнула влажный вечерний воздух, насыщенный знакомым запахом навоза с соседней свинофермы. Сейчас приглушенный, летом этот запах был почти удушающим.

Сделав несколько шагов после поворота налево, Анжела остановилась у жилища дяди Майки – потрепанного годами дома с каменными стенами в глубоких змеистых трещинах. Окна на первом этаже были закрыты ставнями; крыльцо скрылось под сухими плетями плюща, так что в поисках дверной ручки Анжеле пришлось воспользоваться фонариком. Внутри – кромешная тьма; лунный свет не проникает, зажечь свечу дяде Майки, конечно, и в голову не пришло, а электричества этот дом не видел уже двадцать лет, с тех пор как тетя Брайди его отключила, единолично решив, что Майки и так обойдется. Ему, дескать, все равно.

Сразу от порога на второй этаж вела деревянная лестница. На скрип ступенек под ногами Анжелы сверху раздались шорох и шарканье.

– Дядя Майки, – крикнула она, – это я, Анжела! Я сегодня приехала. Несу тебе чай!

Она поднималась медленно, переступая через гнилые ступеньки, которые знала наизусть. Шарканье наверху усилилось, едва она добралась до площадки, откуда на чердак нужно было подниматься по лестнице вдвое уже первой.

– Дядя Майки! Открывай. – Чтобы осветить небольшой люк в низком потолке, ей пришлось прижать поднос к бедру.

Лязг щеколды, скрип. Крышка люка поднялась и с грохотом упала в темноту чердака. Анжела терпеливо ждала. После ее долгого отсутствия Майки всегда немного дичился.

– Это я, – негромко повторила она.

В луче света фонаря блеснули черные глаза. Удостоверившись, что это и впрямь Анжела, дядюшка освободил проход и просипел нечто невнятно-приглашающее. Первым в дверцу Анжела осторожно просунула поднос, продвинула его чуть вбок по полу чердака, после чего протиснулась и сама.

Майки навис над подносом, близоруко и придирчиво изучая вечернее угощение. Анжела направила на старика фонарь, покачала головой. Ну и лохмы – пока пострижешь, ножницы несколько раз точить придется. А ногти! Так никто и не удосужился отчекрыжить эти длиннющие, витые, будто рога горного козла, спирали.

– Почему сидишь в темноте? – спросила Анжела, выискивая взглядом керосиновую лампу.

Майки вздрогнул и заморгал, когда лампа тускло осветила низкое пятиугольное помещение. Анжела пригладила склоненную косматую голову и поморщилась: вонь давно немытого тела вызвала спазм в желудке. Стоило дядюшке пошевелиться – и волны тошнотворного запаха растекались по всему чердаку.

Завтра же с утра выдраить его с ног до макушки.

– Ну? Как ты, дядя Майки?