Рэйчел Гибсон - Просто неотразим

– Это еще не грубость. – Джон в сердцах отодвинул пустую миску и наклонился вперед. – Нам с ребятами хотелось бы знать, встает ли все еще у Вирджила или тут были замешаны только деньги?

У Джорджины от изумления расширились глаза, щеки ее запылали. Мысль о том, что ее отношения с Вирджилом стали пищей для пересудов в спортивной раздевалке, была более чем унизительной.

– Перестань, Джон, – велел ему Эрни. – Джорджи хорошая девочка.

– Да? Хорошие девочки не спят с мужиками ради их денег.

Джорджина открыла было рот, чтобы ответить Джону, но не смогла произнести ни слова. Ей хотелось задеть его так же больно, но не получалось. Она знала, что острый и ехидный ответ найдется потом, позже, а вот тогда, когда она в нем так нуждалась, он не приходил. К сожалению, как она знала, это являлось печальным фактом ее жизни.

– Не знаю, чем я спровоцировала тебя на такие жестокие слова. – Джорджина положила салфетку на стол. – Не знаю, в чем дело – конкретно во мне, в твоей ненависти к женщинам вообще или у тебя просто плохое настроение, – но мои отношения с Вирджилом никого не касаются.

– Я не ненавижу женщин, – заверил ее Джон и намеренно устремил взгляд на вырез ее футболки:

– Верно, – вмешался Эрни. – Твои отношения с мистером Даффи не наше дело. – Он сжал ей руку. – Отлив почти закончился. Почему бы тебе не прогуляться по берегу? Там, у больших камней, после прилива остается множество лужиц. Посмотри, вдруг в них найдется что-нибудь, что ты сможешь увезти с собой в Техас на память о нашем побережье.

Джорджине привили слишком большое уважение к старшим, чтобы она решилась возразить Эрни или подвергнуть его предложение сомнению.

– Мне ужасно неудобно, мистер Максвелл. Но я действительно не хотела никому из вас причинять неприятности.

«Такое ощущение, будто во всем виновата я», – думала Джорджина, вставая и задвигая стул. Проходя через узкую зеленовато-белую кухню к витражной задней двери, она вдруг сообразила, что позволила красивой внешности Джона повлиять на свои суждения. Он не строил из себя ублюдка. Он был им!

Эрни дождался, когда хлопнет задняя дверь, и сказал:

– Зря ты вымещаешь свое плохое настроение на этой маленькой девочке. – Он видел, как одна бровь внука поползла вверх.

– Маленькой? – Джон поставил локти на стол. – Даже с большой натяжкой Джорджину нельзя назвать «маленькой девочкой».

– Ну, ей не так уж много лет, – продолжил Эрни. – А ты вел себя неуважительно и грубо. Если бы твоя мама была здесь, она бы надрала тебе уши.

Губы Джона тронула улыбка.

– Наверное, – проговорил он.

Эрни всматривался в лицо внука, и у него на душе становилось все тяжелее. В последнее время Джон улыбался одними губами, его улыбка никогда не добиралась до глаз.

– Нехорошо так, мальчик. – Эрни положил руку внуку на плечо и ощутил под ладонью налитые мышцы взрослого мужчины.

В нем сейчас трудно было узнать того счастливого мальчишку, которого он брал с собой на охоту и рыбалку, которого учил играть в хоккей и водить машину, которого просто учил быть мужчиной, отдавая ему все имевшиеся у него знания. Сидевший сейчас перед ним мужчина был очень далек от того мальчишки.

– Ты должен выпустить это наружу. Нельзя держать все в себе и постоянно корить во всем себя.

– Мне ничего не надо выпускать наружу, – заявил Джон, и его улыбка мгновенно исчезла. – Я же сказал тебе, что не хочу говорить на эту тему.

Его лицо приняло отрешенное выражение. Эрни продолжал смотреть на внука. У того были такие же голубые глаза, как у него в молодости, до того как их затуманил возраст. Эрни никогда не принуждал внука вести разговоры о его первой жене. Он считал, что Джон со временем примирится с поступком Линды. И хотя Джон вел себя как упрямый осел и полгода назад женился на той стриптизерше, Эрни не покидала надежда, что у него в голове все уляжется и он справится с собой. Однако и теперь, накануне первой годовщины со дня смерти Линды, внук был так же неспокоен, как и в день ее похорон.

– Думаю, тебе надо кому-нибудь выговориться, – сказал Эрни, решив все же ради блага внука не уходить от темы. – Нельзя держать все в себе. Ты не можешь делать вид, будто ничего не произошло, и пить, чтобы забыть все это. – Он помолчал и добавил: – То, что произошло, словно выело в тебе дырку, и ты вымещаешь свое настроение на невинной девочке.

Джон снова откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

– Я ничего не вымещаю на Джорджине.

– Тогда почему ты с ней так груб?

– Она действует мне на нервы. – Джон пожал плечами. – Она без остановки трещит ни о чем.

– Это потому, что она южанка, – пояснил Эрни. – Тебе нужно просто расслабиться и наслаждаться обществом девушки с юга.

– Как ты? Тебя она своей чепухой просто покорила.

– Никак ты ревнуешь! – засмеялся Эрни. – Ты ревнуешь ее к такой старой развалине, как я! – Он хлопнул ладонями по столу и стал медленно подниматься. – Ну и дела!

– Ты совсем помешался, – буркнул Джон и тоже встал.

– Думаю, она тебе нравится, – сказал Эрни, направляясь в гостиную. – Я видел, как ты смотрел на нее, когда она об этом не подозревала. Может, и против твоей воли, но тебя к ней тянет, и это приводит тебя в бешенство. – Не задерживаясь в гостиной, он прошел в свою спальню и стал что-то складывать в вещевой мешок.

– Чем ты там занимаешься? – спросил появившийся в дверях с бутылкой в руке Джон.

– Думаю пожить несколько дней у Дикки. Я здесь лишний.

– Никуда ты не пойдешь.

Эрни оглянулся на внука:

– Я же сказал, что видел, как ты смотришь на нее.

– А я сказал тебе, что не собираюсь спать с невестой Вирджила.

– Надеюсь, что прав ты, а я ошибаюсь. – Эрни взялся за лямки мешка. Он не знал, правильно ли поступает, уходя. Первым его порывом было остаться и проследить за тем, чтобы внук не натворил чего-то такого, о чем утром будет сожалеть. Но ведь он сделал свое дело, его работа окончена. Он уже вырастил Джона. Теперь ничего не изменишь. Он не может спасти внука от самого себя. – Потому что иначе кончится тем, что ты причинишь боль этой девочке и навредишь своей карьере.

– Я не собираюсь делать ни то ни другое.

Эрни повернулся к нему и грустно улыбнулся.

– Надеюсь, что так, – сказал он, ничуть не убежденный словами внука, и пошел к парадной двери. – Я действительно очень на это надеюсь.

Джон некоторое время смотрел вслед деду, потом вернулся в гостиную и подошел к панорамному окну. Джон владел тремя домами, и два из них находились на западном побережье. Он любил океан, его шум и запах. Монотонное движение волн завораживало его. Этот дом был его эдемом, где он прятался от повседневной жизни. Только здесь ему удавалось обрести покой.