Пэтти Дэвис - Кабала

Схватив халат, Сара бросилась к двери, на ходу просовывая руки в рукава. На ступеньках крыльца она чуть было не упала – сказывалось отсутствие привычки бегать в нейлоновых чулках без какой бы то ни было обуви.

Белинда открывала дверцу своей машины, но, увидев Сару, замерла без движения.

– Прошу тебя, Белинда, не уходи так.

– Ты зря оставила входную дверь открытой. Войти мог кто угодно.

Саре было трудно понять, блестят ли в глазах Белинды слезы, или это всего лишь отсвет уличных фонарей. Она вновь покрасила волосы – теперь они стали пепельно-светлыми.

– Но ведь вошел не кто угодно, – ответила Сара. – Вошла ты. Я вовсе не собиралась оставлять дверь открытой, но… Слушай, не знаю даже, что сказать. У меня такое чувство, что уже случилось многое такое, о чем нам не хотелось говорить, и вот одной вещью теперь стало больше. Я и сама не понимаю, как я вляпалась в эту историю с Энтони. Это… Ничего подобного раньше у меня не было, да и с тобой мы никогда о таком не говорили…

Внезапно Сара почувствовала себя беззащитной и глупенькой – стоя на улице в халате, наброшенном прямо на черное, трахай-не-снимая, белье.

– А причиной нашей той ночи тоже был Энтони? – спросила Белинда.

Сара знала, что они обе поймут друг друга, употребляя эти два слова: «та ночь» – любые другие определения были от сути еще дальше, чем та дистанция, которая разделяла теперь ее и Белинду.

– Не знаю, – честно ответила Сара. – Иногда мне кажется, что после нашей с ним встречи он причина всему.

Белинда приблизилась к ней на шаг, обняла Сару, прижала к себе. Они простояли так, наверное, несколько минут, вдыхая запах плотской, физической любви – единственное в тот момент напоминание о двух мужчинах, которых Белинда не знала, а Сара могла знать, но могла и не знать – в зависимости от того, насколько честной она была сама с собой. Затем Белинда отклонилась назад, настолько, чтобы окинуть Сару взглядом. Тела их еще касались друг друга, но между лицами струился прохладный ночной ветерок. Губы их находились так близко, что Сара ощущала исходивший от Белинды мятный запах жевательной резинки. Разделявшая их узкая пропасть на этот раз полностью принадлежала Белинде; как мало нужно, чтобы преодолеть ее, – и очень может быть, что для этого потребуется все.

Сделав торопливый вдох, Белинда первая отвернула свое лицо.

– Спокойной ночи, – негромко произнесла она. Сара не пыталась остановить ее, когда подруга направилась к машине.

Уже у самой двери в дом Сара заметила, что проделала обратный путь, прижимая кончики пальцев к губам. Как будто ее только что поцеловали и сейчас она пытается осознать это. Или сделать вид, что так оно и было.

Все чаще Сара задавала себе один и тот же вопрос: по-видимому, в Калифорнии и в самом деле безраздельно правит непостоянство? Изначальная переменчивость, подобная разбегающимся шарикам ртути или крошечным парашютикам одуванчиков, которые поднимает и кружит в воздухе малейшее дуновение ветра. Не то чтобы такого нет в других местах, но, похоже, эта неустойчивость свойственна Калифорнии в первую очередь. Вполне вероятно, что тут решающую роль сыграла калифорнийская погода, размытость границ между временами года: осень – это когда листья желтеют, зима – когда они падают на землю, а весна – когда появляются вновь. Она вспоминала Новую Англию – там тоже в жизни хватало неожиданностей, но зато там были и вещи стабильные, помогавшие ориентироваться. Взять хотя бы двойные рамы – к зиме их вставляют, а с приходом тепла убирают. Или первый снег: его может не быть на Рождество, но он все равно обязательно выпадет, и детишки будут плющить носы о холодное оконное стекло, глядя на порхающие первые снежинки. Может, в таких мечтах, с отчетливой сменой времен года, и отношения между людьми тоже более ясные и определенные, а связывающие их нити прочнее, долговечнее.

Стояла середина октября, и, как весь сентябрь, шли дожди. Зима в Калифорнии приходит тогда, когда ей заблагорассудится, не оглядываясь на календарь, а затем, верная всеобщему непостоянству, тут же уходит.

В последнюю неделю съемок «Опасностей любви» безоблачное небо было затянуто удушливой дымкой, солнце затопило улицы Лос-Анджелеса густой, вязкой жарой. Цинику могла бы прийти в голову мысль наделать фотоснимков города и разослать их по всей стране в виде почтовых открыток с предупреждением: «Подумайте дважды, прежде чем приезжать».

Собственно говоря, погода вела себя подобно человеку, размышляла Сара, плавясь под солнцем в ожидании смены костюмов для следующей сцены. А уж Рэнди вел себя явно как мужчина, и это было абсолютно естественным. Он привлекал к себе открытостью, отсутствием всякой игры. Пользуясь терминологией «Новой Эры», можно было сказать, что до этого дня в нем преобладало мягкое, женское начало. Теперь же он держал себя так, будто прошел краткий курс мужественности – недельный семинар на тему «Мужчина – это подобие Божие». На память Саре пришла песенка из «Моей прекрасной леди», где Хиггинс сокрушается: «И почему бы даме не стать похожей больше на мужчину?» Но на кой черт ей это нужно? Чтобы оказаться в полной власти своего отростка? Праздно стоять, наблюдая за его реакцией на каждую юбку, которую любопытство привело слишком близко к границам его владений?

Нельзя сказать, что Рэнди превратился вдруг в неподкупного часового с каменным взглядом, нет, но его отношение к ней изменилось радикально. Сейчас он вел себя так, будто они никогда не касались друг друга, будто их тела не составляли единое целое, не делились самым сокровенным. У людей, испытавших физическую близость, когда они смотрят друг на друга, во взгляде появляется нечто особенное. Окружающим этого не заметить. Связующая нить либо существует, либо пространство между этими двумя заполнено пустотой. Середины быть не может: либо один полюс, либо другой.

Рэнди продолжал избегать глаз Сары. Уловив мимолетное движение его зрачков, Сара почему-то вспомнила о пластыре, который мать собиралась снять с порезанного пальца дочери.

– Я сделаю это очень быстро, так что ты не почувствуешь никакой боли, – сказала мать, но это была ложь.

Детское воспоминание и сейчас обожгло ее как огнем. Боль – всегда боль.

В течение нескольких дней Саре пришлось избегать Ганнибала – из-за своего нездоровья. Теперь она понимала, что должны были испытывать индейские женщины, которым раз в месяц запрещалось входить в вигвам, где хранился тотем племени. Но даже когда Ганнибал отдыхал на своем матрасе в фургоне, ее, в свою очередь, избегал Рэнди. Когда вынужденная ссылка закончилась и можно было без опаски возобновить контакт с Ганнибалом, Сара решила попытаться пробить брешь в мучившем ее равнодушии Рэнди.