Алина Кускова - Мансарда для влюбленных

– Феликса Ивановича? – рассмеялся синьор Иванов и пригрозил Ольге длинным указательным пальцем, украшенным золотой печаткой с изображением орла. – Шалунья, Ольга.

– Ага, – согласилась та, – и еще стриптизерша, между прочим. Благодаря вам, синьор Иванов.

– Ну, что мы все о Марио да о Марио, – всплеснула руками Пелагея, так и не нашедшая на чистом небосклоне карающей тучи, – давайте поговорим о вас, синьор. Как же вы оказались в наших местах?

– Судя по всему, огородами, – хмыкнула Ольга.

– Нет, – с воодушевлением ответил итальянец, – я ехал исключительно по проезжей части!

– Ехал, ехал и, наконец, приехал, – пробурчала Ольга.

– Ну, что ты, Оля, привязалась к человеку. – Пелагея подсела к нему с другой стороны. – Рассказывайте, Иван Иванович! Вы приехали к своему лучшему другу Марио Берлусконни для того, чтобы задушить того в объятиях? Оторвать ему голову за долгое молчание? А, знаю, знаю, повыдергивать ноги, чтобы больше никуда без вас не отлучался. Какие искренние, дружеские отношения!

– Да, – закивал напомаженной головой иноземец, – дружба, о! Да! Задушить, оторвать, повыдергивать.

– Вот видишь, Оля, – повернулась к ней Пелагея, – а ты боялась.

– Я?! – изумилась та. – Ну, может быть, только вчера. Сегодня, – она пристально посмотрела на итальянца, – сегодня он кажется мне такой очаровашкой!

– Что есть чаровашка? – не понял иноземец.

– Расскажи подробнее синьору, – Оля растянула улыбку до ушей, – а я пойду к Марио. Он же живет у Феликса Ивановича под кроватью.

– Шалунья! Под кроватью никто не может жить, – погрозил ей ласково тот и повернулся к Пелагее.

Оля зашла в дом, где ее тут же схватила за руку возмущенная поведением подруги Анжела.

– Ах ты, вредный Павлик Морозов, – шипела она. – Так подставить бедного Марио! Куда ему теперь деваться? Кто тебя тянул за язык? И не смей все сваливать на бабушку. Я знаю, что она всегда учила тебя говорить одну правду и ничего, кроме правды. Где-то я это уже слышала… А, вспомнила, в зале суда, когда разводилась Пташкина со своим четвертым. Катастрофа! Муравьева! Как ты могла так поступить со своей лучшей подругой? С лучшим другом лучшей подруги?! Фактически уже мужем. Представляешь, Лялька, Марио сделал мне официальное предложение! И я его, не будь дурой, приняла.

– Дура, – вздохнула сочувственно Ольга. – А я-то думала, что одна такая.

– Ладно, – махнула та рукой, – я на тебя не обижаюсь, призналась и призналась. Воспитание – страшная штука. Теперь придется Марио снова перепрятывать, но уже без тебя.

Оля устало принялась объяснять подруге, что про кровать сказала нарочно. После всего услышанного мафиози будет искать Марио где угодно, только не под кроватью Феликса Ивановича. Мало того, что он воспринял это как шутку, так и сам себя убедил в том, что под кроватями нормальные люди не живут. Правда, он не знает, что Марио и его подруга не совсем нормальные, но это уже к делу не относится. Сейчас Пелагея, благо у нее есть свободное время, растолкует непонятливому мачо, что искать Марио следует в другом месте.

– Думаешь? – озадачилась Анжела. – Что-то в этом есть. Я видела в сериале про разведчиков, как наш спецагент так же обманул немецкое гестапо. Там еще песня такая была: «Кое-кто у нас порой честно жить не хочет… » Только закончилось все плохо. Спецагента в том месте и нашли. Что же они с ним сделали?

– И фильм не тот, и песня другая, – сказала Оля, проходя в спальню и глядя на подоконник.

Цветов не было. Правильно, еще не вечер, вернее, не ночь. А так хотелось, чтобы они были! Возможно, она увидела бы их в последний раз. В самый последний раз. Как он только этого не понимает?

– Он заглядывал в окно, – проследив за ее взглядом, сказала Анжелка. – Положил розу, я ее поставила в вазу на кухне. Вазу поставила, не успела налить туда воды. Ладно, признаюсь, я про розу с вазой и водой забыла. Зато вот вспомнила же про Баланчина!

– Что ты вспомнила? – засуетилась Оля, устремляясь на кухню. – Он что-то говорил?!

На столе, словно приготовленная к растерзанию огромным кухонным ножом, лежала королева цветов с ярко-алым бутоном и колючими шипами на длинном зеленом стебле.

– Он говорил, – наморщила лоб Анжелка, – он говорил, что эта роза напоминает ему тебя. То есть что ты напоминаешь ему эту розу. Колючую и красивую. Божественно красивую, что ли. Он вообще как-то высокопарно выражается, доложу я тебе. Странно, правда? Мог бы сравнить с орхидеей. Ну, что ты на меня так смотришь?! Всего не упомнишь. Еще он говорил… Что же еще он говорил? А, что-то такое нехорошее. Сейчас вспомню. Он положил розу, поздоровался, сказал про колючки и шипы… Точно! Вспомнила. Еще он сказал, что жизнь закончилась. Сказал по-итальянски. Но я же теперь итальянский язык очень хорошо понимаю. Так и сказал: «Жизнь кончена!» Где-то я это уже слышала. Наверное, Пташкина говорила, когда разводилась со своим четвертым… Ну, что ты так на меня смотришь?! Думаешь, он пошел сводить с нею счеты?! Ты посиди, Оленька, посиди, не волнуйся. Я сейчас сбегаю, посмотрю!

Она усадила Ольгу на табурет и умчалась. Оля вытерла сухие глаза, прижала к груди розу и замерла в напряженном ожидании. Сейчас Анжелка вернется и расскажет жуткие подробности того, как Баланчин погиб из-за неразделенной любви. Тогда и Ольга скажет, что ее жизнь кончена. Жизнь кончена… Более обстоятельно подумать она не успела, вернулась подруга и заявила, что Баланчин вместе со своей Музой находится в мастерской, где они делят раритетный автомобиль.

Делить в принципе было нечего, но Муза вернулась и заявила свои права на раритетный автомобиль, стоявший в мастерской-гараже Феликса Ивановича и терпеливо ждущий заказанных деталей. Дмитрий не возражал, он пожал плечами и сказал, что Муза вправе забирать все, что ей понадобится для деловых совместных отношений с ним. Она обрадовалась и потащила художника к мастеру.

Бегая возле автомобиля, Муза вела себя как ребенок, у которого чуть не отняли дорогую игрушку. Баланчин стоял поодаль и хмуро наблюдал за этим действом. Он всегда знал, что ее привлекали в нем лишь деньги и слава. Сначала переживал, потом смирился, а сегодня ему было все равно. Сегодня, кладя на подоконник любимой девушки розу, он сам себе сказал: «Финита ля комедия!» Там была ее подруга, но это ничего не меняло. Раз Баланчин принял решение, а он его принял, ничто не сможет его остановить.

Он всегда добивался расположения женщин, они с надеждой смотрели ему в глаза, любовались его картинами, осыпали комплиментами, просили о свидании… Ольга была единственной, кто его отвергал. И не потому, что он ей не нравился. Вовсе нет. По какой-то другой, непонятной причине.