Кирк Дуглас - Дар

– И получивший самые крупные пожертвования из благотворительного фонда Стоунхэма, – перебил ее Коулмен.

– Дядя Хорейс! Больница – это весьма достойный объект для благотворительной деятельности.

– Ну, разумеется, разумеется… успокойтесь, Патриция. – Коулмен понял, что перестарался. – Мы только призываем вас проявить величайшую осторожность и не совершить какую-нибудь глупость.

Патриция поднялась с места, трепеща от возмущения.

– Я не дура! И я не хуже вас выучила завещание Дж. Л. Советую вам обратить внимание на параграф восьмой, подпункт «ж».

После ухода Патриции в конференц-зале воцарилась тягостная тишина.

– Что она имела в виду, говоря о параграфе восьмом, подпункте «ж»? – поинтересовался наконец Эш.

– Там написано, разумеется, другими словами, что, выйдя замуж, она имеет право послать нас всех подальше, – побагровев от гнева, пояснил Коулмен.

– Что ж. – Миссис Спербер захлопнула досье и поднялась с места. Голос ее звучал далеко не уныло. – По крайней мере, мы тогда избавимся от этой чудовищной ответственности. Я, со своей стороны, должна сказать, что налагать какие бы то ни было ограничения на такую милую и благонамеренную молодую особу для меня нелегко. Все хорошо, что хорошо кончается. Конец – делу венец.

– Цитированием Шекспира делу не поможешь, – рявкнул Коулмен.

– Но что же нам делать?

Эш тренировал кисть руки, разминая мяч для игры в гольф.

Коулмен крутанулся в кресле и хлопнул пухлой рукой по столу.

– Я помог воздвигнуть эту империю! А она посмела швырнуть мне в лицо параграф восемь, подпункт «ж»? Такова награда за многолетнюю преданность?

– Нельзя не признать, что за наши хлопоты мы получали и получаем вполне достойное вознаграждение, – напомнила миссис Спербер. – После того, как Патриция выйдет замуж, мы уже не сможем ничего сделать. – Она одернула юбку на коленях и взяла в руку портфель. – Всего хорошего, джентельмены!

Коулмен мрачно уставился на захлопнувшуюся за ней дверь.

– Что ж, Хорейс, она права. При ликвидации совета директоров каждый из нас получит по пять миллионов.

– Это семечки! – заорал Коулмен прямо в лицо Эшу. Пустив по столу большой конверт с бумагами, он продолжил. – Погляди-ка на это! Помнишь, как мне пришлось бороться за то, чтобы открыть отдел инсектицидов в Мексике? Как трудно мне это далось? Давай, смотри!

Эш оставил свой мяч и послушно открыл конверт. Коулмен меж тем продолжал оглушительно орать:

– Я увеличил доходность операции на семьдесят процентов. – Его грузное тело нависло над столом. – Эта компания, Боб, стоит больше десяти миллиардов. Десять миллиардов – вот это деньги. А ведь всего этого добился я!

– Но что же мы можем поделать?

– Много чего. Во всяком случае, превратить себя в посмешище я не дам.

Когда Сирио, владелец «Ле Сирк» препроводил Патрицию к столику, она все еще не отошла после стычки с членами совета директоров, она буквально дрожала от ярости, – и поэтому обрадовалась, увидев, что Мигель еще не пришел. Она заказала себе двойную водку с апельсиновым соком. У Сирио глаза на лоб полезли, хотя он, разумеется, деликатно промолчал.

К тому времени, когда появился Мигель, крепкий напиток уже возымел свое действие и Патриция пребывала в едва ли не праздничном настроении.

– Мадемуазель. – Он почтительно поклонился ей. – Прошу прощения за опоздание.

– Вы не опоздали… Мигель!

В первый раз она посмела назвать его по имени. Он в изумлении посмотрел на нее.

– Не кажется ли вам, что «мистер Кардига» звучит слишком длинно?

Его губы дрогнули, на них появилось некое подобие улыбки.

– Да, мадемуазель. Кивнув, он сел.

– Да и меня зовут вовсе не мадемуазель. Мое имя Патриция.

Его улыбка стала более откровенной.

– Да, Патриция.

Ее имя он произносил с артикулированным «ц», а не с «с» – Патрисия, – как американцы. И ей это понравилось.

– Вот так-то лучше. – Она посмеялась. – А вы сегодня такой обворожительный – я вас просто не узнаю.

– В каком смысле?

– Обычно вы такой суровый. Я хочу сказать, с людьми. Потому что с лошадьми вы всегда предупредительны и терпеливы.

– Я научился этому у отца: он ненавидит людей и любит лошадей.

– А мне он при встрече показался весьма обходительным.

– Да уж, он наверняка расстарался. Но иногда он настоящий сукин сын!

– Мне трудно в это поверить.

Мигель подался к ней через столик.

– Позвольте рассказать вам одну историю. Однажды, еще совсем мальчиком, я поехал на его любимой кобыле Аманте, не попросив у него разрешения. А отец и впрямь наглядеться на нее не мог. А я, хоть и был еще мальчиком, буквально взбесился из-за того, что не мог ездить на ней с таким же мастерством, как отец. И я исхлестал ее плетью. Аманта, привыкшая к ласковому обращению со стороны отца, взбрыкнула и мне пришлось сильно взять ее под уздцы, чтобы заставить себя слушаться. И как раз в это время появился отец. «Прочь с этой лошади!» – заорал он. Я спешился, а он поначалу не обратил на меня никакого внимания. Он потер нос Аманте, что-то нашептал ей на ухо и, кликнув одного из конюхов, распорядился увести ее. Потом повернулся ко мне. Вырвал плетку у меня из рук и хлестнул меня по лицу.

– Он поднял на вас руку?

– Он хлестал меня, пока не выбился из сил. А потом сказал: «Запомни, у человека есть выбор, а у лошади его нет».

– И это научило вас деликатно обращаться с лошадьми?

– Это научило меня ненавидеть собственного отца. Когда меня избивал, я ощущал себя скотиной, у которой нет возможности дать сдачи обидчику. Но тогда, впервые в жизни, я на собственной шкуре испытал, что же на самом деле чувствует лошадь. И с тех пор никогда не бывал жесток с лошадьми.

Патриция мягко посмотрела на него, а он неожиданно отвернулся. Затем его темные мятежные глаза встретились с взглядом серых невинных глаз Патриции.

– Патриция, проявляйте по отношению к коню доброту и любовь, и он будет повиноваться вам, будет служить вам, позволит вам стать его хозяйкой.

Патриция сняла с языка кожицу грейпфрута и положила ее на тарелку. На губах у нее играла легкая улыбка.

– Вы находите это забавным?

– Я нахожу это трогательным. Мне бы хотелось, чтобы вы относились ко мне не хуже, чем к лошадям.

Мигель весело рассмеялся.

– Но, Патриция, хозяином вашим я все равно не стану. Ферма-то принадлежит вам.

Она зарделась и поспешила скрыть это от его взора, поднеся к лицу бокал с вином.

– Дорогуша! – громко окликнули ее. – Ты ведь обещала непременно позвонить мне, как только приедешь в город!

Джоанна Бенсон, покачивая из стороны в сторону громоздкой башней прически, ткнула в лицо Патриции пальцем, увешанным драгоценными кольцами.