Елена Купцова - Смерти нет

— Кто вы? Я вас не знаю.

Он усмехнулся. Улыбка вышла натужная, кривая. Мелькнула и исчезла.

— Я вас не знаю, — повторила Марго. — Но лицо ваше мне знакомо. Так не бывает, правда?

— Стало быть, бывает.

Голос был хриплый, грубый, такой же тяжелый, как и взгляд. Но в нем проскальзывали какие-то даже ласковые нотки, явно ему не свойственные, отчего Марго стало совсем страшно. Чтобы скрыть смятение, Марго уставилась на потолок, который стал вдруг ближе, и, нахмурив лоб, попыталась сосредоточиться. Это оказалось совсем непросто. Мысли путались, плавали, дрожали, словно мозг превратился в желе.

— Но все же… Откуда… Помогите же мне.

— Патриаршие пруды. Ты с подругой на коньках.

Что-то щелкнуло, осветилось, словно включился кинопроектор. Картинка вышла четкая, белая, снежная, даже холодок ветра на щеках. И голос Ирины: «Ишь как глядит, прямо до дыр… Ты его знаешь? Малосимпатичный тип…»

— Я вспомнила. Это было давно, в марте.

— Это было гораздо раньше, чем ты думаешь.

— Почему вы говорите мне «ты»?

— Потому что я все о тебе знаю. Марго пошевелилась, пытаясь сесть.

— Лежи!

Судя по тону его голоса, он гораздо более привык приказывать, чем просить. Но кто он такой, чтобы ей приказывать? Никто еще никогда не смел говорить с ней в таком тоне. Негодование, смятение, страх придали ей сил. Она резко дернулась и села, преодолевая сопротивление его рук, довольно вялое, кстати.

— Я хочу сесть.

Он изумленно посмотрел на нее, видно, не привык к сопротивлению. Под его взглядом Марго почувствовала себя дерзкой маленькой букашкой, которую внимательно разглядывают под микроскопом. И пусть, пусть она букашка, зато трепыхается пока.

— Ладно уж, сиди, если хочешь. А я напомню тебе еще кое о чем. Твой приятель взорвал в Петрограде одну из двух машин. Во второй сидел я, а в первой мой начальник. Именно поэтому его и нет сейчас с нами. Левин звали.

Марго смотрела на него остановившимися глазами, как на выходца с того света. Взрыв, алые сполохи пламени на белесом небе, черная, изломанная фигура Вадима на мостовой. Горло беспомощно задергалось, издавая слабые птичьи звуки. Ленин — Левин, Левин — Ленин. Каково!

— Вспомнила, еще бы, — удовлетворенно сказал он. Здесь он был на своей территории, территории страха. — Да не волнуйся ты так. Тебя давно уже никто не ищет, кроме меня. — Сказал, словно сделал царский подарок. — Я лично изъял тебя из всех показаний. Так что вроде тебя там и не было. Но ты была там, не забывай об этом.

Чего он ждал, глядя на нее в упор? Бурных изъявлений благодарности, истерики, слез?

— Мне очень жаль, что погиб ваш начальник, — только и сказала Марго.

Он громко безудержно расхохотался. Лицо побагровело, щеки прыгали, глаза так и брызгали слезами. Остановился он так же неожиданно, как и начал.

— А мне вот не жаль. Если бы не твой дружок, я бы не был сейчас тем, кто я есть. Так что. я первый должен носить цветы на его могилу, да только не знаю, где она.

Марго показалось, что она уловила в его откровениях лазейку для себя.

— Если все так удачно сложилось, то зачем вам я? К чему этот спектакль? Ни вам, ни мне лишнее разбирательство ни к чему. Оставим все как было, да и разойдемся.

— Лихой кавалерийский наскок. Молодец, девочка, — одобрительно сказал он. — Тебе бы эскадроном командовать. Но только ты ошибаешься. Ты мне ох как нужна, иначе не стал бы тебя искать столько лет. Ты мне душу мою обомшелую отогреешь.

Он придвинулся к ней вплотную, тяжело, смрадно задышал в лицо. Марго, съежившись, вдавилась в спинку дивана. Страх заплескался в ее широко распахнутых глазах. Раствориться бы сейчас, исчезнуть без следа.

— Вот-вот, совсем как тогда. И волосы живые.

Он запустил руки ей в волосы и потянул к себе. Марго уперлась руками ему в грудь, напрягла все силы, но он лишь забавлялся ее сопротивлением.

— Да брось ты! Ты ж не такая, как все. Дикая, необъезженная кобылка. Сам не знаю, чем ты меня взяла. Столько баб перепробовал, а все не то. Зацепила за самое сердце. Я уж и забыл, что оно у меня есть. Полюбишь меня, все тебе отдам. В шелках будешь ходить, в жемчугах. Ну что тебе стоит?

— Никогда! — закричала Марго ему в лицо, прямо в ненавистное, горящее похотью лицо свиньи. — Никогда, слышишь? Ты можешь взять меня силой, растоптать, уничтожить, убить, но никогда я не буду твоей по собственной воле. Никогда!

Он отшатнулся от нее, как от зачумленной. Горящие глазки сузились и похолодели, но Марго больше не боялась его. Чудовищная ярость придала ей сил. Каков герой! Мало ему ее тела, хочет заполучить ее бессмертную душу! Лицо ее пылало, глаза метали молнии, ноздри гневно раздувались. Он даже съежился под ее яростным взглядом.

— Ты права. Я все могу, но мне этого не надо. Мне надо, чтобы ты сама пришла ко мне.

— Никогда!

— Мужа, что ли, любишь? Перевертыша этого дворянского?

— Люблю.

— Так это мне раз плюнуть. Раздавлю, как клопа.

Перед Марго вдруг разверзлись темные глубины этой души, если у палачей есть душа. И ничего в ней не было, только кровь и пустота, свистящая гулкая пустота.

— Мне жаль вас, — сказала она тихо. — Вам очень страшно жить на этом свете.

Он вдруг отпустил ее и побрел к столу, большой, тяжелый, с бессильно повисшими руками. Сел, сгорбившись.

— Уходи сейчас. Скорее, пока не передумал. Но учти, я умею ждать.

Лето прошло тихо и незаметно. Были сняты две комнаты в Малаховке в чистом маленьком домике на краю деревни. Лес начинался сразу за калиткой. Огромные корабельные сосны шумели над головой, тропинки разбегались в разные стороны, маня за собой. Побродив немного, можно было выйти на земляничную поляну, где под каждым листком скрывалась сочная алая ягода, куда вкуснее и ароматнее, чем в садике у дома. Можно было сбежать по склону к реке и опрокинуться навзничь в мягкую траву и смотреть, как перешептываются в высоте кроны деревьев и спешат куда-то облака. Можно было купаться в прохладной даже в самую жару воде и слушать хор лягушек на закате. Наслаждаться полной свободой и не чувствовать чужого пристального взгляда в спину.

Володя вернулся из командировки только в конце августа. Они подолгу бродили вместе по лесу. Он учил ее собирать грибы, отличать съедобные от несъедобных, подмечать коричневую шапочку масленка под побуревшим осенним листком. Вечером ставили самовар и подолгу пили приправленный дымком чай, неспешно говорили о неважном, инстинктивно оставляя все тревожные темы на потом.

Несколько раз приезжали Григорий с Ириной, шумные, веселые, городские. Нарушали привычное, неторопливое течение жизни, восхищались всему, что видели, охали, ахали и снова уезжали. Наступала тишина, и Марго была этому рада. Она полюбила свое уединение. Так уже было однажды в ее жизни, что она искала спасения у природы, в имении отца в горах Армении. Еле выбравшись из объятий смерти, потеряв мать, Марго припала к земле, к родным камням, как Антей, и воскресла. Сейчас с ней происходило нечто подобное, только она была не одна. С ней был любимый человек, Володя, муж, единственный, кто нужен был ей сейчас. Их отношения наполнились новым смыслом, стали спокойнее, тише, увереннее. Казалось, ничто не способно поколебать их любви и доверия друг к другу.