Мария Арбатова - Визит нестарой дамы

– А я и не скрываю, – ответила Дин.

В «Метелице» мы оплатили дорогущие входные в надежде огрести удовольствие именно на эту сумму и уперлись в девицу-охранницу, полезшую копошиться по нашим сумкам.

– Я имею подданство Соединенных Штатов Америки! У вас нет права лезть в мое частное пространство! Я буду жаловаться в посольство! – надрывалась Дин.

– Сколько угодно, – отвечала девица, и команда охранников хихикала.

Из сумки Дин были извлечены электрическая бритва и прозрачный пакет с лекарствами, из моей – упаковка жареного миндаля. При виде бритвы Дин позеленела, она же не знала, что в своем сознании я уже легитимизировала ее гормональные проблемы.

– Это придется сдать в камеру хранения. Если вас что-то не устраивает, можете выбрать клуб, в котором вам понравится больше, – отчеканила охранница.

– Покажите инструкцию, на основании которой вы полезли в мою сумку! – орала Дин.

– Днем вы можете пойти на прием к директору клуба. Мы только решаем проблему безопасности наших гостей, – ответила девица.

Сдав добычу охранницы в маленький ящичек и получив вместе с номерком ярлык отпетых наркоманок, мы потащились внутрь.

– Что у вас творится? Как вы это допускаете? – не унималась Дин.

На первом этаже персонажи, ряженные в итальянские смокинги и турецкие свитера, сильно разбавленные молоденькими хорошенькими проститутками, играли в рулетку. Наверху в баре количество и разнообразие проституток увеличивалось, а игроков уменьшалось. Девчонки, прикинутые всеми способами – от эстрадных длинных платьев с блестками и страусовыми перьями до пляжных (когда боди превращено в лифчик, а шорты – в бикини), промышляли свежими телами, сидели вокруг стойки и шарили детскими глазищами по залу. В глазищах была глубокая тоска и синтетическая наркота, а на лице – вся таблица Менделеева мировой венерологии. Одна даже была убрана в кимоно и бумажные цветы на зализанной головке, видимо, вела целевую охоту за иенами.

– Я понимаю все, кроме одного – почему это в центре города, а не в специальном квартале? – злилась Дин.

– У нас центр города и есть специальный квартал, – зевала я.

– Почему в таком случае ваши придурки-художники не замечают, где они живут и что им надо отражать? Перед отъездом я была на русской выставке: один устроил экологическое шоу, посадил крысу в аквариум и расписал стены гринписовскими лозунгами; другой изобразил акцию поедания немецкого йогурта солдатской ложкой; третий показал документальный фильм про делание аборта… Такой среднеарифметический мировой госзаказ. Невозможно было представить, что я увижу здесь…

– Наши рисуют то, за что ваши платят, иначе они грузили бы вагоны. А ты б выписала русские газеты и читала. У искусства здесь… конец перспективы. Жизнь переходного периода покруче всяких акций, у нас каждая программа новостей такое вываливает, что десять Мрожеков за всю жизнь не придумают.

– Ира, здравствуйте, – закричала пробегавшая мимо девушка. – Умоляю, зайдите на пресс-конференцию. Там один молодой гений, и совершенно нет бомонда. Вы меня не узнали? Я же у вас в прошлом году брала интервью для французского журнала!

– Здравствуйте. – Конечно, я ее не узнала.

– Пойдемте на конференцию. Там гениальный дизайнер. Одежда двадцать первого века. Фуршет халявный, а тут все так дорого.

Последний довод показался убедительным. Девица доволокла нас до мордастого секьюрити, и он, совсем как в фильме «Королевство кривых зеркал», рявкнул:

– Руки!

– Что «руки»? – оторопели мы с Дин.

– Ой, извините, – заверещала журналистка, – я не сообразила в суматохе, пойдемте вниз, вам сейчас на руки поставят печать.

– Какую печать?

– Чтобы чужие не попали на пресс-конференцию и не выпили на халяву.

– А нельзя мне поставить печати на все тело, я завтра покажу это в американском посольстве? – спросила Дин.

– Нет, только на руку, – со вздохом сказала журналистка.

Внизу каким-то миниатюрным рентгеновским аппаратом нам нанесли рисунок на руки. И, посветив на него другим миниатюрным рентгеновским аппаратом, мордастый секьюрити открыл дверь на пресс-конференцию.

Там вилось вокругтряпочное общество дизайнеров, моделей, журналистов и прихлебателей. За освещенным столом сидел крохотный лохматый юноша в драной кожаной тужурке в окружении голенастых безгрудых топ-моделей, пучивших глаза и показывающих зубы. Одеты они были во что-то неопрятное, а на головках торчало и отклячивалось что-то насекомье. Попивающие халявные напитки журналисты задавали вопросы. Мне подали программку с портретом лохматого юноши и надписью: «Новая эротичная коллекция Оси Бутылкина “Паук и Мухи”».

– Как вы себя чувствуете, Танечка, в осиной паутине? – спрашивала толстая тетка с диктофоном, обозначившая кожаным комбинезоном причастность к молодежной тусовке.

– Я уже год работаю с Осей Бутылкиным, – говорила девушка, глуповато улыбаясь. – Это так увлекательно. Я получаю наслаждение от работы с новой коллекцией. Я открыла в себе новые грани. Это так потрясающе.

Я вспомнила презентацию, на которой оказалась не менее случайно. Показ одежды кончился, я стояла у фуршетного стола в щебечущей компании, и высокая худенькая манекенщица жирафским изгибом зависла над маленькой стилисткой и хрипло попросила: «Валька, пойдем вместе в тубзик, я одна стесняюсь!» И это девчачье слово «тубзик», которое и я, и мои дочки носили до третьего класса, а потом меняли на более возрастные синонимы, трогательно высунулось из отшлифованного глазами и кремами тела, старающегося жить бедной, но взрослой жизнью.

– Скажи, Ося, почему ты так уродуешь девчонок своими прикидами, может, ты голубой? – жуя жвачку, орал молодчик комсомольской внешности. В моей пьяной голове почему-то застучало: «Муха по полю пошла, муха денежку нашла».

– Один раз не пидарас! – парировал именинник.

Все напоминало детский утренник. Я подумала – какое счастье, что я редко выбираюсь в свет, это ПТУ уже везде, даже в нашей когда-то «Метелице».

– Не могу больше, – застонала Дин. – Какие-то нормы жизни несовершеннолетних! Поехали домой.

Мы начали незаметно отползать, чтобы журналистка, потрудившаяся над добыванием печатей, не словила нас в паутину, как Бутылкин девочек. В туалете под присмотром охранницы у зеркала охорашивались совершенно однозначные мать и дочь. Я знала, что в проституции пашут рабочие династии, но глазам все равно было больно.

Дин как-то странно вела себя у зеркала в туалете. А потом шепнула мне на ухо:

– Там в кабинке на полу валяются шприцы с контролем. Беспредел. Как в дешевом притоне.

– С чем? – не поняла я.

– Ну ты просто у нас девственница. Когда шприц суешь, надо убедиться, что попал в вену, вытянуть немножко крови. Это называется «контроль». Ты что, ни разу не кололась?