Эдна Ли - В паутине дней

– Что же это за условие?

– Что деньги будут возвращены сразу же после смерти первой миссис Ле Гранд. – Он сделал паузу, и круглые глаза его загорелись каким-то неясным светом. – Вам не кажется, миссис Ле Гранд, что это весьма необычно, что не прошло и недели после того, как ваш муж заключил это, так сказать, экстраординарное соглашение, как первая миссис Ле Гранд умерла.

Только я собиралась выпалить: "А какое это имеет отношение ко мне?", как до меня дошел зловещий смысл этих слов и самые разные чувства нахлынули на меня. Мир, в котором я уже чувствовала себя надежно, начинал рушиться и разваливаться на части, оставляя меня висеть над темной бездной, которая могла обнажить, если присмотреться, вещи более ужасные, чем я могла себе когда-нибудь представить. Но холодные голубые глаза, наблюдающие за мной, послужили мне предупреждением: ни единым словом, ни малейшим жестом не должна я выдать этому человечку своих мыслей и чувств.

– Что-то не верится, чтобы мой муж заключил подобную сделку. Зачем это? Ведь в банках…

– Банки, миссис Ле Гранд, принимают во внимание "репутацию", когда ссужают деньгами.

Я медленно проговорила:

– И что же вы хотите этим сказать?

– Что ваш муж не получил бы в этом городе ни цента ни у кого, кроме меня.

Я презрительно смотрела на него:

– Так вы ростовщик?

Голубые глаза вспыхнули над приклеенной улыбочкой, и он недовольно кашлянул:

– Я не ростовщик, миссис Ле Гранд. Я, так сказать, компаньон вашего мужа.

– В каком деле? – прямо спросила я.

– В… – он запнулся, потом договорил, – в разных делах.

– А почему вы пришли ко мне?

Он развел пухлыми ручками:

– Вы ведь распоряжаетесь деньгами, не так ли?

– Вы хотите сказать, что собираетесь попросить меня оплатить долг моего мужа?

– Не терять же мне деньги, которые я так доверчиво одолжил.

– Боюсь, вы заблуждаетесь. Деньги, которыми я распоряжаюсь, принадлежат сыну мистера Ле Гранда. Естественно, ими я не могу оплачивать долги его отца.

Его смешное тельце напряглось, затем вдруг снова расслабилось, и минуту он сидел молча, опустив глаза. Когда он поднял их на меня, улыбочка по-прежнему была на лице; когда он заговорил, голос был по-прежнему мягким.

– Вы отдаете себе отчет в том, миссис Ле Гранд, что я могу использовать это, так сказать, неприглядное обстоятельство как средство, чтобы заставить вас заплатить?

– Я не замешана ни в каких неприглядных обстоятельствах. Что до вашего намерения заставить меня платить – запомните, пожалуйста, что когда занимались эти деньги, я просто служила в этом доме гувернанткой. Так что никоим образом не связана с этим делом.

Пристально глядя на меня (я уже видеть не могла эту улыбочку), он мягко проговорил:

– Вы просто служили гувернанткой. Однако мистер Ле Гранд дал мне понять, что занимал деньги по вашей инициативе.

Меня так раздражало это хитрое, самодовольное личико, что я даже не стала больше этого скрывать:

– Ну и что вы хотите этим сказать? – спросила я.

– Я хочу сказать, миссис Ле Гранд, что Сент-Клер Ле Гранд занял у меня деньги, которые обещал – заметьте, в письменном виде – возвратить после смерти своей жены. И еще я хочу сказать, что на той же неделе его жена умерла, так сказать, при странных обстоятельствах. Более того, я хочу сказать, что сам факт сделки и ее условия были вам хорошо известны, несмотря на то, что вы просто служили гувернанткой, и что скоро – очень скоро – "простая гувернантка" (как выразились вы сами, а не я) стала женой Сент-Клера Ле Гранда.

Я стояла и смотрела на него, возмущенная тем, что этот человечек смел говорить мне такие вещи. И тем не менее он их сказал, и я представила себе всю картину так ясно, что чуть сама во все это не поверила; и понимая, что, хотя это все и неправда, никто не свете не поверит мне, я почувствовала, что подо мной трясина, которая может – при первом неосторожном движении – поглотить меня. Я призвала на помощь всю свою силу воли, чтобы ответить человечку с холодной вежливостью.

– Боюсь, мистер Хиббарт, что должна попросить вас извинить меня. Я очень занята. Если вы захотите обсудить этот вопрос, советую обратиться к моему адвокату – Стивену Перселлу. Его контора находится на Бэй-стрит в Саванне.

Он соскользнул на пол и, переступая ножками, как учитель танцев, стоял и смотрел на меня блестящими твердыми глазами:

– Нет нужды говорить вам, миссис Ле Гранд, что я не собираюсь, так сказать, обсуждать этот вопрос с вашим адвокатом. Я знаю, что вы заплатите, если не хотите, чтобы эта, так сказать, экстравагантная история получила огласку. – Его танцующие ножки донесли его до двери, где он остановился и обернулся ко мне с неизменной улыбочкой.

Когда же дверь за ним затворилась, я услышала, как заскрипело в зале кресло Старой Мадам.

– Мадемуазель… – позвала она.

– Да, мадам.

– О чем мистер Хиббард хотел поговорить с вами?

Я взглянула на поднятое ко мне лицо. Несомненно, в ее глазах было что-то большее, нежели простое любопытство, какая-то настойчивость, смешанная со страхом.

– Дело мистера Хиббарда меня не касается. Я сказала ему, что он должен обратиться к вашему сыну.

Едва заметное облегчение, скорее движение, чем выражение, промелькнуло на ее бесстрастном лице, и, когда она заговорила, ее голос был величественно-спокоен:

– Вы правильно сделали, мадемуазель. Мой сын знает, как с ним обращаться.

Прежде чем она успела сказать еще что-нибудь, я пошла наверх. Но себе я сказала с усмешкой: "Так она знает и об этом".

Весь день мой мозг терзали подозрения, но только когда Старая Мадам пожелала всем спокойной ночи, а Руперт лег спать, я смогла добраться до своей комнаты и повернуть в двери ключ. Долго сидела я, неподвижно глядя на незажженный камин.

Я с трудом могла поверить в обвинение этого Хиббарда, и все же, несмотря на все доводы, я знала, что поверила ему. И я удивлялась, что была так слепа, что могла не заметить очевидного, когда случай за случаем давали мне возможность убедиться в этом; мольба Лорели о моем отъезде, предупреждение Руа. Поспешность, с которой женился на мне Сент-Клер, – все это связалось между собой, опутало меня, и я заново пережила то время с тех пор, как приехала люда и прожила здесь, ни о чем не подозревая, и до сегодняшнего дня.

"Но, – спрашивала я себя, – что, если это обвинение ложно?" Мой мозг усиленно перебирал все каналы, по которым я могла бы выяснить, правда это или ложь: я могла пойти к Сент-Клеру и поставить перед ним этот вопрос или лучше пойти и выложить эту кошмарную историю Стивену Перселлу; но я уже тогда понимала, что не стану делать ни того, ни другого. Хотя неизвестность и была невыносима, уверенность в такой правде (если это была правда) была бы невыносима еще больше. И я говорила себе, что мне надо действовать как можно осмотрительнее. Я как дитя, что цепляется за любимую игрушку, не желая поверить в то, что она сломана.