Джин Флей - Чудачка, стоящая внимания

Но, увы, надо идти, возвращаться. Вон уже солнце куда закатилось.

На дороге меня нагнал Корсан на вороном и усадил перед собой. Он молчал, и мне не хотелось говорить.

И за ужином, и потом мы не проронили ни слова, потому что они были неуместны и не нужны, только у двери моей комнаты он внезапно потребовал:

– Поцелуй меня!

И я поцеловала. А ужаснулась уже потом – у себя.

Боже мой! Что я наделала?! Зачем?! Все пропало! Я преступница, я предала Стива! Все пропало, проносилось у меня в мозгу.

В изнеможении я присела и повалилась на постель. Недоумение и отвращение, испытываемые к самой себе, доходили до какого-то исступления. Плакала я долго и отчаянно, пока в голове не забрезжила простая, спасительная мысль: «Но почему я так плачу? Почему все пропало? Я же люблю Стива! А поцелуй – это же так, какое-то минутное помрачение из-за его требовательных, неотступных глаз, которым я подчинилась, и из-за впечатления от его рассказа и настроения, и больше ничего, ровным счетом ничего, он мне совсем безразличен и ничего не значит».

Потом я подготовила целую речь, которую завтра скажу ему, и только после этого заснула.

Утром я разом все вспомнила, вспыхнула от стыда и заторопилась. Надо немедленно с ним объясниться! Боже! Что он теперь думает про меня!

Я влетела к нему в убийственном смущении и испуге. Видит бог, я не знала, чего боялась, но тем не менее это так, я едва владела собой и поэтому в отчаянии сразу выпалила:

– Я вас больше не буду целовать! Я люблю Стива!

И все! Дальше я ничего не могла произнести, еще немного, и я попросту грохнулась бы в обморок, если бы не Корсан. Он подошел, взял мои ледяные руки и улыбнулся, но совсем не так, как обычно, а по-доброму, и глаза у него были другие, совсем не колючие, а какие-то незнакомые.

– Отчего вы так всполошились, милая леди? Продолжайте любить его и дальше. Что же касается ваших поцелуев, то я теперь не буду требовать их у вас, это слишком сильно выбивает вас из колеи, вы потом врываетесь ко мне в спальню насмерть перепуганная, еле одетая и ни свет ни заря. Ну? Вы успокоились немного?

Я, судорожно вздохнув, кивнула и высвободила свои руки.

– Вы прочитали мой рассказ?

Я опять кивнула.

– И как он вам?

– Он потрясающий и слишком жестокий.

– Как жизнь.

– Но с таким грузом невозможно жить.

– Я его написал пять лет назад, теперь все это в прошлом, время – самый лучший лекарь.

Какое-то время после этого мы молчали, пока до меня дошло, что это странно и, наверно, неприлично вот так стоять, смотреть друг на друга и ничего не говорить. И я в замешательстве спросила:

– Ну, я пойду?

Он кивнул, и пока я шла, я чувствовала, что он стоит и смотрит мне вслед.

Вернулась я к себе в лучшем состоянии, но еще неспокойная и в разброде. Только к полудню я уговорила себя, что все нормально, да и Корсан это подтвердил: за обедом он был как всегда и ехидно подтрунивал над моим зверским аппетитом: еще бы, одни волнения, и ни крошки со вчерашнего вечера.

Билли, казалось, не заметил мое суточное отсутствие, он так же был великолепен и грозен и наносил большой урон проходящим мимо караванам судов, невзирая на их флаги, пушки и заячью прыть. Дел было много, еле управились и на чтение с математикой времени не осталось, да я и не заикалась, понимая, что такому блестящему капитану заниматься этим вовсе не пристало, и коли взбрела в голову такая вздорная идея, то надобно прибегнуть к хитрости и тонкой дипломатии, а и возможно, даже на лесть не поскупиться, хотя это противу всех правил педагогики. Кое-какие наметки у меня уже появились: потребуются карта и сундук.

Если бы не ужин, карта была бы готова, осталось чуть-чуть подрисовать.

За ужином я болтала без умолку, несла всякую околесицу, в которую втянула Корсана, потому что стала опасаться длинных пауз, и договорилась до того, что предложила сыграть в шахматы. Он рассмеялся, но согласился. И все остальное время мы с умными лицами и без лишних эмоций следили за ферзевыми флангами, прорывом королевской пешки и проигрывали в мозгу возможные последствия атаки слоном. Все-таки леди Джейн научила меня кое-чему, и сдаваться сразу я не собиралась, а даже при случае способна наделать неприятностей.

Партию мы не докончили, я успела сделать коварный ход, и, пока Корсан раздумывал над ним, сделать второй, смылась к себе без провожатых. В таком хорошем настроении я давно не ложилась спать.

Его хватило и на утро. Я сбегала к озеру, сделала необходимые замеры, вернулась в мастерскую, и вскоре карта была готова во всех подробностях. Осталось сундук спросить.

Корсан вспомнил, что на чердаке лет двадцать назад стоял подходящий. Я увязалась за ним, несмотря на разные намеки на фамильные привидения, но я заверила, что, кроме грозы, мышей и стеклянных вертолетов, ничего не боюсь, включая нечистую силу.

Да! Вот это чердак так чердак! Огромный, мрачный, в паутине, и чего здесь только нет! Наверно, еще со времен конкистадоров осело. Эта кираса точно их, и шлем. Смотри-ка, как раз. Да здесь и плащ, траченный молью. Ага, а вот и славная кочерга. Чем тебе не рапира? Выпад, еще один, и чтоб мне сдохнуть! Там что-то блеснуло. Оказалось, всего лишь зеркало. А я неплохо выгляжу, очень воинственно. Я не успела нарисовать себе усы и бороду, потому что меня позвал Корсан. Я заторопилась и, конечно, наступила на плащ и грохнулась. Пришлось приостановиться и подуть на содранную коленку. Когда я до него дотащилась, волоча кочергу и прихрамывая, Корсан усмехнулся и сказал:

– Вы, я вижу, зря времени не теряли: ведро на голову надели, проткнули пару животов и растянулись. Недурно для леди, но это, я думаю, подойдет вам больше.

Он вытащил из большого сундука настоящее испанское платье с фижмами, расшитое жемчугом, и гофрированным воротником, освободил меня от шлема, плаща, кочерги и помог справиться с платьем. А это, я скажу вам, не фунт изюму, а скорее фунт крючков. Там еще отыскались перчатки-раструбы и что-то на голову, как корона. И это была уже не я, а молодая царственная особа времен Елизаветы, в голове даже что-то такое заклубилось: держава наша, королевство, подвластные народы и прочее, один Корсан не вписывался в этот хор, хотя он и поклонился, и руку мне поцеловал, и глядит по-вассальски восторженно, смиренно, но нет, его джинсы и рубаха цвета хаки никуда не годятся, надо его во что-нибудь обрядить. О, да здесь же настоящий Клондайк. Во-первых, колет.

– Надевайте, сударь, он как на вас сшит.

Во-вторых, плащ, в-третьих, берет с пером и перчатки.

– Ну вот! Вы теперь вылитый кастильский барон, не помню какой, кажется, третий, только без бороды, и я хочу запечатлеть вас таким.

– Хорошо, но прежде вы напишите собственный портрет в этом платье.