Д. Нельсон - Турецкий горошек

Я оглядываю себя, как зачарованная. Никогда в жизни, даже в детстве, я не была такой грязнущей.

Он намыливает руки, чтобы хорошенько вымыть меня. Я делаю то же самое с ним. Мыльная пена становится темно-серой от сажи.

Его пенис оживает. Взяв в руки гибкий шланг, я споласкиваю водой его пенис и, опираясь на руку Питера, опускаюсь на колени. Я беру в рот его орган. Он отвердевает. Я отстраняюсь, и он выбрасывает струю. Он помогает мне подняться на ноги.

Еще раз хорошенько намылив мое тело – пена уже стала почти белой, – он берет шланг и споласкивает меня. Его очередь опускаться на колени. Его язык выискивает такие чувствительные уголки, о которых я и понятия не имела. На нас низвергаются водные потоки. Его ласки троекратно доводят меня до оргазма.

– Да, такого сексуального приключения мы не забудем никогда, – говорит он, заворачивая меня в банную простыню с эмблемой «Кока-колы».

– Если не повторим в точности, – говорю я.

– Особенно оригинальное раздевание в камине.

Бен сказал Питеру, чтобы он не появлялся в киоске по крайней мере часа два. Я угощаю его кофе с кексами.

Мы болтаем легко и непринужденно, как в первые дни, когда я заглядывала в его киоск, чтобы перекусить салатом с лавашем.

– Извини, что я так ужасно вела себя последнее время, – говорю я.

– Я не выдержал бы, если бы ты была для меня лишь легким флиртом, – говорит он. Его волосы еще влажно поблескивают. – Или, вернее, я попросил бы тебя уйти, поскольку это мой дом. Но нам просто встретилось небольшое затруднение, через которое нужно было пройти. – Он берет последний кусочек кекса и шкрябает вилкой по тарелке, собирая остатки подливки. – Или даже полезно было пройти.

– Я понимаю тебя, – говорю я. Что-то мне хотелось сказать ему, какая-то мысль крутится у меня в голове, но я никак не могу связно сформулировать ее. Она с трудом пробивает себе путь.

– И я понял то, что ты доверяешь мне достаточно, чтобы быть самой собой, – говорит он.

Я киваю. Эта истина согревает меня в печали и в радости. В прошлом. И в настоящем.

Когда он собирается уходить, я вручаю ему пару кексов и баночку подливки для Бена. Я наливаю подливку в баночку из-под арахисового масла – в качестве запоздалого извинения за мой детский проступок.

Звонит телефон.

– Твой ублюдок уже родился?

– Привет, Дэвид. Нет, она еще не родилась.

– Когда-нибудь твоя соплячка возненавидит тебя. Она узнает, какая ее мать шлюха. – Я вовсе не удивилась бы, если бы сейчас из телефонной трубки вдруг вырвалась ядовитая струя.

– Дэвид, тебе пора лечиться. – Я отсоединяюсь от моего мужа.

Если бы с моим уходом он потерял обожаемого человека, а не некие должностные обязанности, то я, возможно, чувствовала бы себя виноватой. Девиз Дэвида: «Спокойствие и только спокойствие» разжег встречный огонь, поскольку я более чем спокойно относилась к его орудиям – деньгам и благосостоянию.

Не желая общаться с Дэвидом или выслушивать вопросы типа: «Ты еще не родила?» – я включаю автоответчик. Питер записал мелодию «Преодолей все вершины», которая предшествует записи на пленку человеческой речи.

– Привет, Элизабет, это твоя мать.

Я немного поспорила сама с собой, размышляя, брать ли трубку. Пай-девочка выиграла спор.

– Привет.

– Ты уже выборочно отвечаешь на звонки? Как я вообще могу узнать, слушаешь ты меня или посмеиваешься?

Сверхмощная волна вины обрушивается на меня. Если вина вызовет родовые схватки, то тогда от нее, возможно, будет даже какая-то польза. Но она вызвала только злость. Однако я придержала язык.

– Я включила автоответчик из-за Дэвида.

– Бедняга. Он так много потерял. – Должно быть, она услышала, как я глубоко вдохнула от выплеска адреналина. – И все-таки ему не следует расстраивать тебя.

– Спасибо большое. А то я уже вдруг задумалась, на чьей ты стороне.

Мама угрожает приехать к нам на восток, чтобы помочь мне с ребенком. Все ее подруги обычно сваливались как снег на голову своим детям, чтобы помочь им с новорожденными, и мама неизменно старается выполнять неписаные законы приличия.

– Это очень мило с твоей стороны, но мы уже все уладили. Бен помогает Питеру в киоске, чтобы он мог оставаться со мной и Хлоей.

– Ты по-прежнему забегаешь вперед с этим глупым именем? О-о господи! – стонет она.

– Не приставай к ней с глупыми вопросами, – слышу я приглушенный голос тетушки Энн.

– Твоя тетя только что ударила меня.

Пай-девочка Лиз, которая не любит раскачивать лодку, надеясь, что все будут любить ее, такую милую и покладистую, на сей раз решила все-таки перевернуть эту самую лодку. Может, это решил мой инородный обитатель, но я тоже продолжаю идти по пути зрелости после самого затяжного детства за всю историю человечества. Я осознаю, что думаю о себе в третьем лице, когда иду на конфликт. Подобно Олли Норту или Бобу Доулу, которые постоянно говорили о себе: «этот лейтенант не стал бы» или «Роберт Доул считает». По крайней мере, это не стало национальной традицией. Хотя если бы стало, то у меня появилось бы оправдание.

Моя милая покорность Дэвиду не пробудила в нем любви ко мне. С Питером я вела себя ужасно, но он по-прежнему любит меня. И мама, хотя мы любим друг друга, перешла все возможные границы, критикуя мое поведение. Допустим, она изменилась к лучшему, но до полного исправления ей еще предстоит долгий путь.

– И правильно сделала, умница, тетушка Энн. Ты тоже огорчила меня. Меньше чем за пять минут тебе удалось выплеснуть на меня все, что тебя не устраивает. Ты встала на сторону мужчины, считавшего меня каким-то бездушным довеском. Если хочешь поговорить, то давай говорить о приятном.

Она старательно откашливается и заявляет:

– Давай, поступай как тебе заблагорассудится, но только знай, что этим ты убиваешь меня.

То ли мой инородный обитатель, то ли обретенная решительность подталкивают меня отстаивать права на личную жизнь, и мне это очень нравится. Я учусь активно действовать. Это новый обычай. Обычаи нужно закреплять.

– Мне жаль, что ты недовольна. Мы поговорим снова, когда ты будешь в более подходящем настроении. Я люблю тебя.

Она умудряется сдавленно выдохнуть:

– Я тоже люблю тебя.

Мое самообладание сходит на нет, а мои внутренности судорожно сжимаются. Приступ домовитости закончился. Я предпочитаю посмотреть программу Опры. В ней принимают участие зрелые женщины, отдавшие предпочтение более молодым мужчинам. Теперь, если ей когда-нибудь понадобятся зрелые женщины, предпочитающие более молодых мужчин, переодетых овощами, я смогу предложить свои услуги в качестве гостьи.

По пути в ванную меня настигает приступ второго судорожного сжатия, но воды еще не отошли. Я лишь слегка протекаю.