Велла Манн - Сколько стоит любовь?

– Да, желаю.

Ее улыбка. Разве можно сосредоточиться, если она собирается и дальше так улыбаться? Но поскольку Грейнджу приходилось иметь дело с десятками деловых женщин, сиявших купленной красотой, он заставил себя отгородиться от потока чувственности, который исходил от мягкой ткани рубашки и брюк, скрывавших прекрасное тело.

– Это все мои дядя с тетей. Они похоронили себя в этом городишке. Я стараюсь убедить их, что пора перестать ждать и надеяться на то, что никогда не случится, и предпринять что-нибудь, чтобы обеспечить старость. Я приехал сюда неделю назад, до зубов вооруженный аргументами и предложениями. А потом дядя Гэллам подцепил грипп, и мне пришлось вместо него вкалывать на этой бензоколонке.

– А больше никто не мог этого сделать?

– Я сам хотел. Мой отец умер, когда мне исполнилось шестнадцать, и дядя Гэллам взял меня под крыло. Вернул к нормальной жизни.

Сирена прижала салфетку к губам, а в ее глазах вдруг появилась печаль.

– Каким образом?

Слегка обеспокоенный переменой в ее настроении, Грейндж сосредоточенно изучал солонку. Она говорила, что ее отец умер. Может быть, он коснулся слишком болезненной темы?

– Не знаю, что бы со мной стало, если бы не дядя Гэллам. Когда отец умер, я почувствовал, будто у меня из-под ног выбили почву. Я был близок к отчаянию, хотел бросить школу, потому что рядом больше не было отца, с которым я мог поговорить, который заботился обо мне.

– А ваша мать?

– Она старалась как могла, но смерть отца и на ней сказалась очень тяжело. Я думаю, именно поэтому она скоро вышла замуж – не могла вынести одиночества. Сирена, у меня три младших сестры, я должен был стать главой семьи. Такую ответственность нелегко вынести. – Грейдж остановился, смущенный тем, что он только что сказал. Он никогда не говорил об этом ни с кем, кроме дяди.

– Значит, вам надо было делать вид, что вы переносите смерть отца как мужчина?

– Что-то в этом роде.

– Только… – Сирена потянулась через стол и легко коснулась кончиками пальцев руки Грейнджа. – Только в душе вы оставались ребенком.

У Грейнджа перехватило дыхание. Он чувствовал себя так, будто его лягнули сразу два мула. Один, появившийся, когда она прикоснулась к нему, ударил в низ живота. А второй, вызванный к жизни ее словами, угодил прямо в сердце. Он не знал ни того, на каком из этих ощущений сосредоточиться, ни того, можно ли попытаться не обращать на них внимания. После короткой внутренней борьбы, ничем не закончившейся, он заставил себя продолжать: – Это было давно. Мама живет в Вашингтоне, но у нас прекрасные отношения. Ее второй муж оказался как раз той самой каменной стеной, в которой она нуждалась. Да, я говорил, что начал было скатываться с рельсов. Этого не случилось. У меня слишком развито чувство ответственности.

– Разумеется. Иначе вы позволили бы вашим дяде с тетей самим принимать решения. – Сирена провела рукой по все еще влажным волосам. – Извините, мне не следовало этого говорить.

– Действительно, не следовало. Вы же видели станцию. Ее никак нельзя назвать современной. Здесь многого не хватает.

– Например, радиаторов.

– В том числе и радиаторов. – Грейндж бросил взгляд на руки Сирены. Ему хотелось, чтобы она снова коснулась его. – Это все потому, что дядя сейчас старается вложить в дело как можно меньше, потому что ждет, пока откроется лыжный курорт. И вот тогда он приведет станцию в порядок, по крайней мере так он говорит. А у тети то же самое с ее антикварным магазинчиком. Он кое-как окупается благодаря туристам, которые едут на озеро Тахоа, но она выбивается из сил в расчете на будущее.

– На лыжный курорт?

Грейндж кивнул

– Слухи ходят уже много лет. Ей-Богу, весь городок живет в ожидании каких-то состоятельных инвесторов, которые должны купить вон ту гору и устроить лыжный курорт. Но этого не случится. Я и приехал уговорить родственников смириться с этим и не ждать у моря погоды.

Сирена кивнула.

– И долго вы еще здесь пробудете?

– Не знаю. Температура у дяди упала сегодня утром, но он еще слишком слаб и не может напрягаться. А мне надо сесть перед ними и заставить себя выслушать.

– Надеюсь, он скоро поправится. – К ее отцу болезнь подкралась незаметно, и, прежде чем она поняла, что происходит, он умер. Сейчас ей не хотелось об этом говорить. По правде говоря, ей никогда не хотелось говорить о смерти человека, которого она любила всем сердцем.

– Я тоже. Я так люблю этого старого упрямца. – Грейндж поднялся. – Уже почти десять. Я хочу послушать новости бизнеса по Си-эн-эн, а потом нам надо бы поспать.

Сирена смотрела, как он собирает посуду и складывает ее в раковину. Под тонкой рубашкой перекатывались мускулы.

– Нам?

– А что, цыганки не спят?

– Терпеть этого не могут.

– Только не говорите мне, что вы не устали, ладно? После такой работы вы должны с ног валиться. Устраивайтесь в спальне, а я лягу на кушетке.

Сирена открыла было рот, чтобы сказать ему, что так не пойдет, но тут же закрыла. Если бы она не умела быстро принимать решения, она все еще вкалывала бы для Сеймора. Теплой одежды у нее не было, и в машине спать было нельзя. Дядя и тетя Грейнджа доверяли ему, и она тоже решила на него положиться. Она встала и отнесла в кухню все оставшееся от обеда.

– Давайте, я вымою посуду, – предложила она.

– Ни в коем случае. Это самое меньшее, что я должен сделать для человека, который несколько часов подряд гнул на меня спину, да еще спас обед.

Сирена взглянула на Грейнджа, пожалев о том, что не может взмахнуть накладными ресницами.

– На кушетке лягу я. Вы там не уместитесь.

Старые часы в спальне показывали начало седьмого. Однако Грейндж знал, что полагаться на них не следует. Судя по свету за окном, уже почти семь, но, чтобы узнать наверняка, надо взглянуть на другие часы – в кухне.

А это означает, что придется пройти мимо кушетки, на которой спит белокурая цыганка.

Грейндж потряс головой. Может быть, все, что произошло вчера, ему просто приснилось? Самое ужасное, что совершенно не с кем поделиться. Дядюшка Гэллам, безусловно, пришел бы от всей этой истории в телячий восторг, особенно, узнав, какие незаурядные таланты она проявила, и решил бы, что немедленно должен заняться устройством ее жизни. Но поскольку, кроме дяди Гэллама, существует еще милая, наивная тетя Герти, это не лучший выход. А Пит Маркем, его лучший друг и коллега, просто-напросто заявил бы, что такое может померещиться только в пьяном бреду.

Может быть, и так, но вот же, кто-то свернулся калачиком на кушетке, а из-под одеяла высовывается длинная нога. И какая нога, отметил Грейндж, потеряв всякий интерес к точному времени. Он вспомнил, каким влекущим было ощущение ее маленькой холодной ступни в ладонях, какую битву с самим собой ему пришлось выдержать, чтобы его руки остановились, не дойдя до колена. Честно говоря, незнакомка произвела на него сильное впечатление, и это несмотря на то, что за долгие годы холостяцкой жизни в большом городе он повидал немало. Накладные ресницы, волосы, похожие на парик, из пакли и этот грубый поношенный пиджак… Интересный контраст. А когда она осталась в свитере с глубоким вырезом…