Кэтрин Стоун - Жемчужная луна

Хайленд-парк

Даллас, Техас

Суббота, 5 июня 1993 г.

– Мы со Стивеном решили все-таки не жениться.

Это потрясающее заявление Алисон Париш Уитакер сделала перед пятью своими самыми любимыми и близкими родственниками, собравшимися в большом зале особняка Уитакеров. По ее просьбе – она сказала им, что собирается сообщить нечто важное, – сюда пришел ее отец, дедушки и бабушки.

Любое событие в жизни Алисон было для них важным; начиная с момента появления на свет она стала средоточием их жизни и объектом безрассудной любви. Они хотели, чтобы у нее было все самое лучшее – ничем не омраченная жизнь, безмерное счастье, любовь, – а взамен они хотели только одного: чтобы судьба не отобрала у них Алисон так же рано, как ее мать. Но несмотря на все их заботы и беспокойство, за свои двадцать семь с половиной лет Алисон уже не раз была на волосок от гибели.

Разрыв Алисон с женихом трудно было бы назвать вопросом жизни и смерти, однако семья была склонна рассматривать его именно в этом ключе; родственники полагали, что Стивен сможет быть ей такой же надежной защитой, как и они, причем долгое время после их смерти, а самое главное, он никогда не предъявит к ней таких требований, которые могли бы убить ее так же, как ее мать; трое его братьев вполне могли снабдить род Джентри необходимыми потомками, а так как лично Стивен не видел особого смысла в обеспечении своего бессмертия посредством детей, то никогда не потребовал бы от Алисон ребенка.

Разрыв помолвки Алисон Париш Уитакер и Стивена Уорта Джентри означал и то, что четыре самых крупных состояния «штата одинокой звезды» никогда не сольются в одно. Впрочем, как раз это родственников Алисон и не волновало – Париши и Уитакеры лучше многих других понимали, что само по себе богатство не приносит счастья.

– Дорогая, что стряслось? – вымолвила наконец Полин Уитакер, нарушив последовавшую за сообщением Алисон гробовую тишину. – Неужели Стивен…

– Нет, ба, – успокоила ее Алисон, – это мое решение. Я сообщила о нем Стивену только вчера вечером.

– Но почему, дорогая моя?!

Этот спокойный и логичный вопрос задал Дуглас Уитакер, ее дедушка по отцовской линии. На его лице изобразилось то же изумление, что и у всех присутствующих.

«А как же любовь?» – могла бы спросить их Алисон, но промолчала.

Почему-то Алисон не могла признаться деду, что она мечтает о романтической любви, любви к ней, а не ее состоянию, как не могла признаться и в том, что Стивена гораздо больше волнует проблема венчания капиталов, чем какая-то любовь.

Невинно пожав плечами, она дала самый расплывчатый ответ, на который была способна:

– Я просто решила, что еще не готова к браку. Конечно, это не совсем прилично, особенно учитывая близость срока, но я ничего не могу поделать.

– Ничего нет странного в том, что перед венцом невеста трусит, – заметила Айрис Париш. – Итак, ты абсолютно уверена, что хочешь разорвать помолвку?

– Да. Это не сиюминутная прихоть. Я долго размышляла над этим, пока мне не позвонил мой издатель.

– А он звонил? – спросил Роберт Париш. И, ласково улыбаясь внучке, так похожей на любимую и утраченную им дочь, поинтересовался: – Они хотят, чтобы ты сделала еще один альбом о Техасе?

– Хотят, только не о Техасе.

Алисон уперлась взглядом в сложенные на коленях ладони. На первый взгляд, они были аккуратно сложены, как и полагается воспитанной девушке, на самом же деле – сжаты изо всех сил. Ее взгляд остановился на блестящем серебряном браслете на левом запястье. Это было не простое украшение, надеваемое по торжественным случаям, – эту вещь она не снимала никогда.

На медицинском браслете Алисон малиновыми буквами было выгравировано зловещее напоминание о том, что здоровье его обладательницы отличается особой хрупкостью. Глядя на знакомые до боли буквы, она пыталась совладать с другой, не менее пугающей информацией, по сравнению с которой то, что свадьба десятилетия в Техасе отменяется за две недели до того, как невесте предстоит пройти по украшенному гардениями проходу в церкви, была невинной шуткой. То, что собиралась сделать Алисон вместо замужества, не покажется собравшимся ни безопасным, ни радостным.

Алисон сделала глубокий вздох и, оторвав глаза от браслета, произнесла наконец:

– Они хотят, чтобы я сделала книгу о Гонконге. Как она и ожидала, при слове «Гонконг» среди потрясенных родственников снова воцарилась тишина. Однако случилось и то, чего она не могла предвидеть – все четверо старших родственников разом, словно сговорившись, недовольно посмотрели на ее отца.

Сколько Алисон себя помнила, всегда, когда предстояло принять решение о ее судьбе, исполнялся установившийся ритуал: она излагала свое желание, дедушки и бабушки высказывали свою озабоченность ее поведением, и только потом в дискуссию вступал ее отец. Насколько Алисон могла припомнить, никогда еще ни родителям Гарретта Уитакера, ни родителям его покойной жены не удавалось узнать его мнение до того, как высказались они – потому что он практически всегда становился на сторону своей дочери.

Однако теперь они сверлили его взглядами, явно стараясь заставить присоединиться к их однозначному мнению – настоять на том, чтобы она не ездила в Гонконг.

– Почему? – удивилась Алисон. – Какое отношение имеет папа к Гонконгу? Или же дело только в том, что этот город опасно близок к Вьетнаму?

Она не могла прочесть мысли отца. Впрочем, как всегда, он явно не хотел высказывать своего мнения, пока все не выговорились.

Алисон терпеливо ждала; молчание начинало становиться зловещим, и ей пришлось подсластить пилюлю:

– Получилась такая история, что некто по имени Джеймс Дрейк позвонил моему издателю. Это какой-то владелец недвижимости, он строит новый отель в Гонконге под названием «Нефритовый дворец» и месяц назад случайно наткнулся на мой альбом «Серенада одинокой звезды». Он захотел, чтобы я сделала видовые снимки Гонконга, которые потом украсят стены его отеля в виде панно.

Алисон сделала паузу – нужно было перевести дыхание после такой длинной и быстрой тирады. Но ей не хватало не только кислорода – она почти физически чувствовала вокруг себя накинутую ими защитную оболочку. Если не удастся прорвать ее, она никогда не сможет жить самостоятельно. Это бунт, спровоцированный внезапной надеждой и давним чувством вины. Алисон была счастлива, что ее так любят, но… она задыхалась.

– Джеймс Дрейк, – произнес наконец Роберт Париш. – Есть такой англичанин, у него недвижимость по всему миру.

– Это он и есть.

После ее слов на лице деда появилось выражение удивления: такой человек, как Джеймс Дрейк, захотел, чтобы Алисон сделала рекламу его новому отелю. Алисон почувствовала раздражение: несмотря на то, что «Серенада одинокой звезды» расходилась быстрее всяких ожиданий, родственники все еще рассматривали ее занятие фотографией как хобби, а не как настоящую профессию.