Вера и Марина Воробей - Как только, так сразу!

– Это когда речь идет о взрослом человеке, – перебил Пал Палыч. – С детьми дело обстоит иначе. Дежурный милиционер принял бы от вас заявление, и мы бы уже начали розыск. Но вы даже не обращались к нам. Такое ощущение, что вы от меня что-то скрываете, Анна Антоновна. А напрасно. Этим вы только можете навредить собственной дочери.

– Да, – сцепила руки замком женщина. – Нам звонили… Утром того дня, когда Света не вернулась домой…

– Кто звонил? Какой голос? Мужской, женский? Звонкий, глухой? – напирал участковый.

– Трубку взял муж. – Анна Антоновна с тоской покосилась на дверь. – Он сказал, что звонил мужчина, но голос был явно изменен…

– Что он сказал? – подался вперед Пал Палыч.

– Что через три дня Света будет дома и чтобы мы никуда не обращались…

– Понятно. – Пал Палыч прикусил кончик карандаша. – А больше он ничего не сказал? Денег не требовал?

– Нет. – Женщина прерывисто вздохнула.

В эту секунду из ее сумочки послышался писк. Рывком открыв сумку, Анна Антоновна вытащила мобильный телефон.

– Да! – плохо справляясь с волнением, выдохнула она. – Я – мама Светы Тополян.

Наступила долгая пауза. Пал Палыч напряженно вслушивался, пытаясь разобрать доносившиеся до него обрывки фраз. Анна Антоновна побледнела и тяжело дышала. На участкового она не смотрела, невидящим взглядом уставившись куда-то в окно.

– Да, да, – наконец выдавила из себя она. – Я все поняла. Завтра в три возле магазина «Океан». Иметь при себе деньги… Только сколько? Вы не назвали сумму! И как я вас узнаю?

Последовала пауза, а потом женщина воскликнула:

– Сколько? Я не ослышалась? Вы требуете за жизнь Светочки двести пятьдесят долларов? Я вас поняла, – произнесла она чуть тише. – Вы сами ко мне подойдете.

– Рассказывайте! – вскочил со стула Пал Палыч, едва Анна Антоновна нажала на «отбой». – Это были похитители?

– Да. – Женщина тоже встала. – Завтра в три часа дня я должна подойти к магазину «Океан» и иметь при себе двести пятьдесят долларов.

– Вы уверены, что не двести пятьдесят тысяч? – в упор уставился на нее участковый.

– Уверена, – кивнула она. – Вы же слышали, я переспросила… И голос… Знаете, такой неуверенный, срывающийся… Но он сказал, что Светочка жива и здорова. – Анна Антоновна поднесла к глазам платок.

– Можно было бы, конечно, провести операцию сегодня… – задумчиво произнес участковый милиционер. – Только вот боюсь, что он прячет вашу дочь не в квартире…

– Вы знаете, кто это? – расширила глаза Анна Антоновна. – Но откуда? И если так, почему же до сих пор…

– К сожалению, точными сведениями я не располагаю, – перебил Пал Палыч. – Поэтому завтра в назначенный срок вы пойдете к магазину «Океан», имея при себе двести пятьдесят долларов.

– Конечно, конечно, – смущенно опустила глаза женщина. – Я могу идти?

– Идите и, ради бога, не волнуйтесь, с вашей дочерью все будет в порядке. Главное, завтра не оглядывайтесь по сторонам. Я буду внутри магазина.

– Один? – исподлобья посмотрела на него Анна Антоновна. – А вдруг у него есть сообщники?

– Разберемся, – отрезал милиционер, и Анне Антоновне ничего не оставалось, как попрощаться и выйти из кабинета.

Вчера умерла Дуська. Мы с бабушкой похоронили ее в палисаднике под нашим окном. Последнюю неделю Дуська ничего не ела и так похудела, что стала похожа на котенка. Бабушка плакала, а я держался. Дуська прожила у нас одиннадцать лет. Я читал, что кошки в среднем живут до четырнадцати – шестнадцати лет.

Мама не звонила. Я написал ей длинное письмо. В нем я подробно описал, как болела наша Дуська. Написал, что бабушка стала плохо слышать. Я думаю, что если б мама была рядом, и Дусенька бы дожила до шестнадцати лет, и бабушка бы слышала нормально. Мы с бабушкой ходили к врачу. Ей предложили лечь на операцию, но она даже слышать об этом не хочет. Маму бы она точно послушала, а меня все маленьким считает.

Я знаю, это китаец Ван не разрешает маме звонить и отвечать на наши письма. Возможно, он даже держит ее взаперти».

– Как ты меня, – подала голос Света, но тут же пожалела об этом, потому что Глеб шумно засопел, и девушке даже показалось, что он заплакал. – Ну, извини, – крикнула она. – Будем считать, что это неудачная шутка.

– Ты же обещала, что не будешь меня перебивать, – напомнил Глеб. – И если бы я не запер тебя в подвале, разве стала бы ты слушать мой дневник?

– А почему нет? Конечно, стала бы, – уверенно сказала Тополян. – Можно, я задам последний вопрос?

– Задавай, – разрешил Глеб.

– Почему ты меня до сих пор держишь в плену, если мы с тобой обо всем уже договорились?

– Я не верю тебе, – после паузы признался Глеб.

– Понятно… – вздохнула Света. – Ладно, читай.

Тополян понимала, что перечить Глебу она по-прежнему не должна. Ничего, как-нибудь до завтра она потерпит. Но, думая о своем скором освобождении, девушка ощущала в душе смутную тревогу. И не за себя, а за Глеба.

«Только бы родители не наделали каких-нибудь глупостей! – мысленно переживала она. – Лишь бы в милицию не обратились!»

– Глеб, а ты, когда с мамой разговаривал, сказал, чтобы они не вздумали звонить в милицию? Про сообщников сказал?

– Что надо, то и сказал, – отрезал Глеб. Ему явно была неприятна эта тема. – Тут немножко осталось. Дочитаем?

– Конечно.

– «В школе у меня все нормально, – перевернул страничку парень. – Только вот по черчению все время тройки получаю. Что тут поделаешь, если у меня ничего не получается? Учитель говорит, что много грязи. Вечерами тренируюсь. Но бабушка недовольна, говорит, что я испорчу зрение. В последнее время она редко выходит на улицу, все больше лежит. А позавчера, когда я принес ей чай, бабушка назвала меня Верой. Так зовут мою маму. И начала мне рассказывать все, будто я – это она. Иногда бабушка начинает разговаривать с кем-то. Она обращается к кому-то невидимому, и он ей, видимо, отвечает. В такие минуты я сижу тихо. Часто мне бывает страшно. И за бабушку, и вообще. И мысли всякие в голову лезут. Я представляю, что пришла телеграмма от Вана и в ней он сообщает, что мама умерла. Я начинаю плакать, но вместе с тем чувствую, как по всему телу разливается сладкая волна. Она не бросила нас, а просто умерла. И от этой мысли мне становится легче. Потом я испытываю стыд и ругаю себя за такие мысли, но они снова и снова лезут мне в голову, и ничего я с этим поделать не могу». Знаешь, – обратился к Свете Глеб. – С тех пор как ты появилась в нашей квартире, у меня такое чувство, будто мама вернулась.

«И ты ее в подвале запер!» – подумала Тополян, а вслух сказала: