Татьяна Тронина - Солнечная богиня

Оля окончательно взмокла под тяжелой скатертью.

– Да, так оно и есть! Вы вот вспомните хоть один анекдот, в котором про зловредность невесток говорится… Ан нет! Молодости свойственна глупость, но никак не злость. А как портятся отношения со взрослыми уже детьми! – ожесточенно продолжил Ярослав Глебович. – Моя мамаша, помню, как ей полтинник стукнуло, ударилась в религию. И заявила, что я не сын ей, а хам и сволочь неблагодарная… Потому, что я, видите ли, не в юристы пошел, а в вольные художники. Она, дескать, совсем о другой судьбе для своего ребенка мечтала… У вас, Ольга, нормальные с матерью отношения?

– Она давно умерла… – промычала Оля, не шевеля губами.

– Не меняйте позу… Это вам повезло! Значит, у вас хорошие о ней остались воспоминания.

– Мне повезло?!

– Хотя, конечно, не всех этот кризис ломает, – тут же поправил себя Силантьев. – Бывают хорошие тетки… Но редко. В основном те, кто делом занят – интересная работа, творчество и все такое… Мозгу необходима гимнастика, без нее он засыхает. Не далее как вчера сидел у реки, писал закат. И примостились неподалеку две кумушки… О чем они говорили? Одна взахлеб ругала своего зятя, а другая в ответ наиподробнейшим образом объясняла, как надо варить солянку. Ни одна из них не слушала другую, но обе не ощущали никакого дискомфорта!

– Это эмоциональное общение, – тут же поправила Оля Силантьева. – Важно не о чем, важно как…

Тот презрительно расхохотался:

– Господи, да их и так эмоции захлестывают! Трясутся над своими детьми, ненавидят соседей, ругают почем зря правительство, как будто живут в голоде и разрухе (а сами, заметьте, поперек себя шире и осенью в Анталью собираются – это я из их разговора понял). И друг дружку они тоже ненавидят – вот еще что!

– Так и вы ненавидите!

– У меня другая ненависть, – важно заметил Силантьев. – Она – очистительного характера. Я ненавижу любя! Я хочу, чтобы мир стал лучше. Так вот, я о разрушительной силе безделья… Взять, например, вашу Эмму Петровну. Она же с тех пор, как вышла за покойного Георгия Степановича, больше ни одного дня не работала!

– Эмму Петровну обсуждать не будем, а вот что до остальных женщин… На них же все держится! Вот, например, в годы войны…

– Знаю-знаю-знаю!.. – перебил Олю Силантьев. – Я понял, о чем вы хотите сказать. Но это нисколько не опровергает мои слова. Когда у женщины есть цель, когда работы непочатый край, тогда она действительно способна горы свернуть. А сейчас что – сейчас только сиди на бережку да сплетничай…

Солнце пекло невыносимо. Оле очень хотелось прикрыть затылок ладонью, но руки налились свинцовой тяжестью, да и навлекать на себя лишний раз гнев Силантьева тоже не хотелось…

– Гиппократ сказал, что мужчина становится злым в двух случаях: когда голоден и когда унижен, а женщина лишь в одном – когда не хватает любви… – сказала Оля, не слыша собственного голоса.

– Кто? Гиппократ? Очень похоже на правду… Я, Оленька, потому и не женился, потому что знал – женюсь на хорошеньком, тоненьком ангелочке с кротким взглядом, а лет через двадцать обнаружу возле себя жирное чудовище, гневливое и властное, которое хочет только одного, чтобы у нее все было под контролем.

– Лишний вес способствует гипертонии, а гипертония вызывает приступы гнева и агрессии… – пробормотала Оля. – А, в общем, Ярослав Глебович, у женщин свои претензии к мужчинам. С вами живешь, живешь, а потом вы бросаете свою преданную жену и уходите к какой-нибудь молоденькой фифе…

– Ну не на-адо… – отмахнулся он, продолжая делать быстрые мазки. – Мужчина уходит не из-за того, что жена увяла и у нее там лишние морщинки на лице образовались, а именно потому, что душа у нее переродилась, постарела. А молоденькие, как я говорил, глупенькие, но не злые…

– Да вы сами не способны любить! – рассердилась Оля. – Неудивительно, что вы, Ярослав Глебович, оказались никому не нужны! От вашей «очистительной» ненависти уже у всех оскомина!

– А вы… – сердито начал Силантьев, но внезапно замолчал, пристально поглядев на Олю. – Бедное дитя, я же вас совсем замучил…

Он подошел и рывком скинул с Оли скатерть.

– Все, на сегодня сеанс закончен, иначе вас тепловой удар хватит… Завтра будет легче.

– Большое вам спасибо… – язвительно ответила Оля, с трудом пытаясь двигать затекшими ногами и руками.

– Ярослав Глебович, будьте любезны, зайдите, пожалуйста, ко мне! – крикнул с балкона Степан Андреевич Локотков и снова скрылся в доме.

– Донесла-таки, старая мымра! – сокрушенно вздохнул Силантьев и, вытирая испачканные краской пальцы о штаны, затрусил вперед.

У Оли хватило сил только на то, чтобы добрести до гамака, который висел за кустами, неподалеку, в прохладной тени. Она бухнулась в гамак и долгое время лежала без всякого движения.

А потом вдруг увидела, что кто-то ходит там, по поляне, где все еще стоял мольберт. Кто-то незнакомый. У Локоткова часто бывали посетители, и поэтому в появлении постороннего человека не было ничего удивительного. Но он рассматривал ее, Олин, портрет!

Она осторожно выскользнула из гамака и подкралась к кустам. Шумел ветер в листве – вряд ли ее шаги были слышны…

Отвела ветки и увидела со спины высокого, довольно плотного мужчину в светлом летнем костюме, с коротко стриженными густыми волосами каштанового оттенка, наполовину седыми. Тот, сцепив руки за спиной, стоял перед мольбертом. Сделал шаг назад, потом снова склонился к холсту.

«Чего это он так долго рассматривает? – заволновалась Оля. – Наверное, Силантьев меня совершеннейшим чучелом изобразил… Или, наоборот – хорошо?.. Кристина же говорила, что Силантьев, при всех своих недостатках, настоящий художник… Господи, я же совершенно не разбираюсь в живописи!»

Потом мужчина повернулся, и Оля увидела его лицо – с резкими чертами и ямочкой на подбородке. Незнакомцу на вид было чуть больше сорока.

«Неужели это Павел? – мысленно ахнула Оля. – Нет, не он… Точно не он! Наверное, какой-нибудь очередной гость Степана Андреевича…»

Оля попятилась назад и снова уютно устроилась в гамаке.

Павел был бритым налысо, неприятным типом с уголовной физиономией – Оля все еще помнила фотографическую карточку, когда-то показанную ей Эммой Петровной.

Да и все остальные в один голос твердили о том, что Павел не отличается модельной внешностью.

А этот человек на поляне выглядел вполне прилично. Был даже красив – своеобразной, тяжелой мужской красотой…

Окончательно успокоив себя, Оля закрыла глаза. Голова еще болела после целого часа на солнцепеке.

Но неожиданно с противоположной стороны раздались шаги. Она открыла глаза и увидела Викентия.

– Кеша! – Она протянула к нему руки – он наклонился и обнял ее.