Татьяна Тронина - Солнечная богиня

– А она?

– Она настаивала на своем. Стефания – девушка решительная. Увидела, что я не согласен, и рассказала все своему папе. Ну, конечно, она преподнесла ему романтический вариант нашей связи – любовь-морковь и все такое… Папа Стефании пошел к моему отцу. Отец не имел ничего против, чтобы я женился на Фане… Но я не хотел! У меня были совсем другие планы! – иронично произнес Павел.

– Неприятная история… – сказала Оля, внимательно глядя на него. – Если Фаня действительно тебя любила…

– Я не знаю, любила она меня или нет, но если бы она действительно хотела повеситься, то не вбивала бы в стену тот маленький гвоздик, на который и картину-то повесить нельзя, а выбрала бы что-нибудь поосновательней… – с раздражением произнес Павел. – Ты, конечно, вправе считать меня чудовищем, погубившим юную девицу… Но веревку она сделала из старой простыни, которая расползалась от одного прикосновения. Я потому так говорю, что сам потом все это видел – и вбитый в стену гвоздь, и веревку… И не стала бы она это делать за мгновение до того, как к ней в комнату постучался ее отец. Она все рассчитала!

– Ты думаешь, все это было не всерьез?

– Я в этом уверен! Фаня и тогда, в возрасте своих нежнейших семнадцати лет, отличалась здравым умом и рассудительностью… Ее напору позавидовал бы танк! Я тебя уверяю, Оля, она всегда знает, чего хочет! В семь, семнадцать или семьдесят лет – она всегда будет добиваться своего…

Перед мысленным Олиным взором предстала Фаня, с ее белой «Ласточкой» и ротвейлером Кексом – машиной и собакой, без которых та не мыслила жизни, и с маленьким белобрысым мальчиком по имени Олег, по стечению обстоятельств – ее сыном… Фаня, которая вспомнила только раз о своем покойном муже Платове, чтобы был повод выпить винца. Фаня, которая никогда и ни в чем не считала себя виноватой и страшно обиделась, когда ей не дали попробовать шашлыка…

Та Фаня, которую знала Оля, действительно не могла всерьез пойти на самоубийство. Скорее всего и тогда, двадцать лет назад, она просто шантажировала всех – и Павла, и своего отца. А когда у нее ничего не вышло, то она страшно разозлилась и придумала эту историю, что Павел любил ее и бросил, так и не сдержав своих обещаний…

«Ну вот, я снова пытаюсь оправдать его! – подумала Оля. – Я уже верю только ему…»

– А Лера? – неожиданно спросила она.

– Что Лера? – поморщился Павел.

– Говорят, что ты избил ее и выгнал на улицу…

– Конечно, я ее выгнал… – прорычал Павел. – Все-то тебе надо знать! Да, я ее выгнал из квартиры – в одной рубашке, вместе с ее любовником. Бить не бил, она сама там где-то на лестнице поскользнулась…

– Ты застал ее с Кириллом? – ахнула Оля.

– Нет, с другим… При чем тут Кирилл? – недовольно буркнул он. – А ко мне как раз Иван в тот вечер приехал, они у подъезда столкнулись. Как ты думаешь, что она ему могла сказать в оправдание? Конечно, это злой муж издевается над ней… Наш Ваня добренький, он ее пожалел!

– Я ее не бил, она сама упала… – пробормотала Оля. – Слушай, а у тебя там крылышки за спиной не растут?

– Что, думаешь, я вру? – усмехнулся Павел. – А зачем? Какой смысл мне себя перед тобой выгораживать?

– Затем, что я тебе нравлюсь, – твердо произнесла Оля. – И напоминаю тебе твою давнюю любовь, эту, как ее там… Дезире.

Ничего не говоря, Павел развернул лодку, и они поплыли обратно.

Всю оставшуюся дорогу они молчали, и лишь однажды, перед старым мостом, он проронил:

– Голову пригни…

На следующий день он уехал.

А вечером Степан Андреевич собрал своих домочадцев и за торжественным ужином сообщил, что окончательное примирение с сыном состоялось и теперь он с чистой совестью может умереть.

– Будет вам! – хлопотала вокруг него Мура. – Вы еще орел… Рановато о смерти думать! А что, Павел-то надолго уехал?

Она произнесла вслух вопрос, который занимал всех.

– Не знаю… – осклабился Степан Андреевич, еще более походя на Кощея Бессмертного. – Мой сын – не бездельник, у него свое дело. Возможно, когда-нибудь в ближайшем будущем он снова навестит нас…

Июль начался с небывалого, изнуряющего зноя, перед которым меркла июньская, веселая жара, – ни ветерка, ни дождика, и даже ночью густой пылающий воздух не приносил отдыха. Земля растрескалась, а трава пожухла…

– В сентябре, после свадьбы, поедем в свадебное путешествие, – в один из вечеров сказал Викентий Оле. – К морю… как ты на это смотришь?

– Это было бы здорово! – мечтательно вздохнула она.

Они сидели на крыльце своего флигеля и смотрели, как сад постепенно погружается в темноту. Где-то сверху звякнула оконная рама.

Викентий мельком посмотрел вверх.

– Маму жалко… Раньше мы всегда вместе ездили в туристические поездки. Слушай, может, и в этот раз возьмем ее с собой?..

– В свадебные путешествия мам не берут, – тихо произнесла Оля. – И вообще, ты же знаешь, мы не особенно ладим с Эммой Петровной…

– Вот и помирились бы… Да ладно, ладно, я пошутил! – хмуро произнес он, глядя на ошеломленное Олино лицо. – Кстати, ты знаешь, что я купил у Силантьева твой портрет?

– Купил? – удивленно переспросила она.

– А ты думала, он бесплатно тебе его подарит? – фыркнул Викентий. – Ярослав Глебович еще не все мозги пропил…

– Надо же… А за сколько?

– Задорого, – значительно произнес Викентий. – Он бы все равно его продал. Знаешь, не хотел бы, чтобы твой портрет висел в какой-нибудь галерейке на Крымском Валу, а потом пропадал бы в пентхаусе нового русского…

– Ты опять шутишь! – засмеялась Оля. – До сих пор не могу поверить, чтобы Силантьева так высоко ценили… Да и картина так себе!

– Ты ничего не понимаешь в искусстве! – рассердился Викентий. – К тому же если старик помрет, то его картины сразу подскочат в цене. Степан Андреевич потому и терпит его у себя, что знает, Силантьев не простой пьяница… Все потом скажут: «Ах, благороднейший мэтр, приютил у себя бедного художника, какой он необыкновенный человек!»

– Неужели?

– А вот представь себе! Старик Локотков никогда ничего не делает просто так… – с раздражением закончил Викентий.

– Ладно, ладно, я верю… – Оля разгоряченной щекой потерлась о его плечо. – Только не сердись на меня!

– Я не сержусь, но ты, Оленька, в который раз проявляешь фантастическое неведение… Это все результаты воспитания твоей тетушки!

– Бедная тетя Агния, она ни в чем не виновата…

Но Оля не договорила – Викентий неожиданно повернул ее к себе и стал целовать.

– Жарко!.. – Оля попыталась отстраниться.

– Тихо, тихо… – он потянул ее за собой, в дом.

Скрип старой кровати.

Едва сдерживаемое дыхание.

И еще один поцелуй – на прощание…

Потом Оля долго не могла уснуть. Какое-то беспокойство овладело ею… До такой степени, что в половине второго ночи она оделась и вышла в сад.