Патриция Гэфни - Бегство из Эдема

Она поцеловала жарко вспыхнувшую щеку Сары, повернулась и вышла следом за горничной.

Сара долго смотрела в опустевший дверной проем, собираясь с силами. Последняя догадка Лорины ужаснула ее. Ей хотелось отмахнуться или спрятаться куда-нибудь подальше от правды, прозвучавшей в словах подруги.

Еле переставляя ноги, Сара прошла в кабинет и села у стола, подтянув к себе телефонный аппарат. Она медленно подняла трубку и прижала ее к уху, едва дыша. Сама мысль о том, что Алекс там, на другом конце провода, заставила ее сердце сжаться и в то же время наполнила душу мучительной тревогой. Прошло несколько секунд. Облизнув губы и закрыв глаза, Сара наконец сказала:

– Алло?

– Сара.

– Да?

– Это Алекс.

На линии послышался невнятный шум; Сара проговорила:

– Я взяла трубку, Дора.

Раздался щелчок, и вновь наступило молчание. Молчание вдвоем – интимное и волнующее. Но Алекс вскоре прервал его:

– Я звоню, чтобы сказать тебе, что я решил последовать твоему совету. Мой поезд отходит через час.

У нее все оборвалось в груди.

– Понятно.

Ладонь Алекса судорожно сжалась вокруг телефонной трубки.

– И это все? Это все, что ты можешь мне сказать?

– А чего еще ты от меня ждешь?

– Ну я не знаю, Сара. Как насчет: «Не уезжай»? Или, к примеру: «Я хочу быть с тобой, Алекс, потому что я не лгала, когда говорила, что люблю тебя»?

– Прошу тебя, не надо об этом. – Но даже печаль в ее голосе, близкая к отчаянию, на этот раз не остановила его.

– Я получил твое последнее письмо, – решительно продолжал Алекс. – Это было очень мило с твоей стороны – наконец-то взять на себя труд написать мне. Но я должен кое о чем тебя спросить. Что ты имела в виду, когда написала: «Оказавшаяся весьма своевременной смерть моего мужа по существу ничего не меняет»? Что, черт побери, это должно означать, Сара?

Он спохватился, что находится в вестибюле отеля, и понизил голос.

– Ты хоть представляешь себе, что я при этом должен чувствовать?

– Мне очень жаль…

– Кто я, по-твоему, такой? Какой-нибудь стервятник, кружащий над телом Бена, только и ждущий того, чтобы ринуться камнем вниз на его скорбящую вдову?

– Перестань, прошу тебя, перестань!

– Просто скажи мне, зачем ты это делаешь.

– Я тебе уже все объяснила.

Он только презрительно хмыкнул.

– А я-то надеялся, что ты на этот раз сумеешь придумать что-нибудь более связное и убедительное.

Сара вцепилась в край стола с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

– Мне очень жаль, что ты не в состоянии понять доводы, которыми я руководствуюсь.

– Нет у тебя никаких доводов. У тебя есть целая куча надуманных, притянутых за уши отговорок, не имеющих никакого смысла.

Сара сидела, окаменев от горя, пока Алекс пытался овладеть собой.

– Тебе не кажется странным, что я встречался с тобой гораздо чаще, пока твой муж был жив, чем мне позволено теперь, когда он умер?

– Алекс… я тебя умоляю. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы ты начал новую жизнь в Калифорнии. Ведь именно об этом ты мечтал прежде.

– Прежде чего? Ну скажи прямо, Сара: «Прежде, чем умер Бен», так? А теперь растолкуй мне, каким образом это ничего не меняет.

– Это просто…

– Это все меняет! Все! Нас с тобой разделяло только одно препятствие, и теперь его больше нет.

– Ты ошибаешься, все гораздо сложнее… – Но она не могла продолжать, а наступившая вслед за ее последними словами зловещая тишина была невыносимой. Когда Алекс наконец заговорил, его голос зазвучал скорее устало, чем сердито.

– Я пытался тебя понять. Видит бог, Сара, я был терпелив, насколько это в человеческих силах, но я постоянно возвращаюсь к одной и той же простой истине: ты ведешь себя, как идиотка, и я ничего не могу с этим поделать.

– В самом деле? Ну что же, в таком случае, я полагаю, говорить больше не о чем, – отрезала Сара. – Послушай, Алекс, мне жаль, что я не умею ничего толком объяснить, но это не дает тебе права оскорблять меня.

Он тяжело вздохнул.

– Скажи мне только одно: ты горюешь о нем? В этом все дело? Ты вдруг обнаружила, что всю дорогу была страстно влюблена в своего мужа, и теперь не можешь…

– Нет, нет, нет!

Ей пришлось замолчать: к горлу подкатил ком, который она никак не могла проглотить.

– Тогда в чем же дело?

– Я люблю тебя, – прошептала Сара. – Я всегда буду тебя любить. Прошу тебя, оставь меня, Алекс.

– Нет, ты только послушай, что ты несешь! – взорвался он.

– Пожалуйста, не надо так сердиться, – безнадежно попросила Сара. – Я понимаю, почему ты сердишься, но пойми, мне тоже тяжело. Я этого не вынесу.

– Я не сержусь!

– О Алекс…

С другого конца провода до него донеслись всхлипывания.

– Не плачь. Слушай, мне пора идти. Я напишу тебе, как только у меня будет адрес.

– Лучше не надо.

– Я напишу тебе, – повторил он упрямо.

– Я серьезно, Алекс. Не надо, это ничего не изменит.

Его гнев вернулся – темный и удушающий, как грозовая туча, готовая разразиться бурей.

– Желаю тебе и Майклу хорошенько повеселиться в Рождество, Сара, – прорычал он в трубку и с грохотом опустил ее на рычаг.

Сара в испуге отшатнулась от аппарата. Она повесила трубку, отодвинулась от стола вместе с креслом и обхватила себя руками, внезапно ощутив в груди ледяной холод. «Что я наделала?» Круглый рожок разговорного устройства, похожий на огромный черный глаз, смотрел на нее с молчаливым осуждением. Чувствуя, как подступает паника, она попыталась призвать себе на помощь все те доводы, рассуждения и оправдания, к которым прибегала, чтобы объяснить свои поступки самой себе и – правда, без успеха – Алексу. Но они вдруг повели себя, словно солдаты-новобранцы: разбежались кто куда, никакой дисциплины. Их было так трудно собрать воедино, что она догадалась – назревает бунт.

Основной причиной был, конечно, Майкл. Каждый свой сознательный поступок она совершала ради него, каждое ее решение диктовалось его интересами. Смерть отца потрясла его. После страшного происшествия в карете мальчик еще больше замкнулся в себе, несмотря на все отчаянные усилия Сары, уже не знавшей, чем ему помочь. Его ночи превратились в сплошной непрерывный кошмар. Его терзали страхи, ему снилось, что его бросили, оставили одного. Каждое утро и мать, и сын просыпались разбитыми и подавленными.

Только в самое последнее время Сара начала подмечать в нем признаки выздоровления, робкие проявления независимости, которые одновременно и радовали, и огорчали ее, потому что ей тоже была необходима его поддержка. В его постоянном присутствии Сара черпала утешение, особенно в первые дни, когда она нуждалась в сыне почти так же остро, как и он в ней.

Как бы то ни было, несмотря на некоторое улучшение, Майкл еще далеко не оправился от потрясения и остро тосковал по отцу. Было бы просто бесчеловечно срывать мальчика с места только ради того, чтобы она могла отправиться в Калифорнию и воссоединиться там со своим любовником. Одна лишь мысль о том, что она может испытывать подобный соблазн, усугубляла в душе у Сары чувство вины.