Лиза Клейпас - Голубоглазый дьявол

Впервые я увидела его на свадьбе моего брата, чуть поодаль от приемного зала . Он стоял с нагловатым, небрежно сутуленным видом человека, который предпочел бы провести свое время в бильярдной. Не смотря на то, что он был хорошо одет, было понятно, что он не проводил свою жизнь, сидя за столом. Никакой покрой смокинга от Армани не мог смягчить его строение тела – большого и сурового – как у рабочего или наездника быков. Его длинные пальцы, что сейчас мягко держали бокал шампанского, могли бы легко переломить его хрустальную ножку.

С первого взгляда я поняла, что это человек старой закалки, способный охотиться, играть в покер и футбол и пить не морщась. Не мой тип. Я искала что-то другое.

И не смотря на это, он был неотразим. Прекрасно выглядящий, привлекательный, если не обращать внимания на нос с горбинкой, который был когда-то сломан. Его темные шоколадные волосы, густые и блестящие словно мех норки, были коротко острижены. Но мое внимание привлекли глаза. Голубые, даже с дальнего расстояния, такого неуловимого цвета, что никогда уже не забыть, стоит раз взглянуть в них. Я слегка вздрогнула, когда его голова повернулась, и он уставился на меня.

Я немедленно отвернулась, стыдясь того, что меня поймали за подсматриванием. Но волнение не проходило, пробираясь под мою кожу, как и жар, так что я знала – он все еще смотрит. Я допила шампанское быстрыми глотками, позволяя пузырькам успокоить мои нервы, и только тогда позволила себе еще один взгляд.

Эти голубые глаза блестели с самым нецивилизованным предложением. Слабая усмешка родилась в уголках его большого рта. «Точно не хотелось бы остаться наедине в комнате с эти парнем», - подумалось мне. Его дерзкий взгляд пропутешествовал вниз, потом вернулся к моему лицу и он кивнул мне в той самой довольственной манере, как техасцы оценивают произведение искусства.

Я медленно отвернулась, обращая свое внимание на моего друга Ника. Мы смотрели на новобрачных, их танец, их лица так близко друг к другу. Я встала на цыпочки и прошептала Нику в ухо:

-Следующие мы.

Его рука обвилась вокруг меня:

-Посмотрим, что твой отец скажет на это.

Ник собирался попросить у моего отца моей руки, традиция старомодная и совершенно ненужная. Но мой парень был упрямым.

-А что если он не одобрит? – спросила я.

Если оглянуться и посмотреть на прошлое нашей семьи, я редко делала что-то достойное отеческого одобрения, так что подобное не исключалось.

-Мы все равно поженимся. – Чуть отступив, Ник посмотрел на меня сверху вниз. – И все же, я бы хотел попытаться убедить его, что я не так уж плох.

-Ты самое лучшее, что когда-либо случалось со мной, - я прижалась к знакомому изгибу руки Ника.

Никакой другой мужчина не интересовал меня, не важно, как хорошо он выглядел.

Улыбаясь, я вновь посмотрела в сторону, проверяя, остался ли голубоглазый мужчина на месте и, непонятно почему, почувствовала большое облегчение, когда поняла, что он ушел.

Мой брат Гейдж настоял на очень скромной свадебной церемонии. Всего лишь горстка людей была приглашена в маленькую часовню Хьюстона, которую в 18 столетии использовали испанские колонисты. Церемония была короткой и прекрасной, наполненной нежностью и гармонией, которую можно было увидеть и почувствовать самыми кончиками пальцев.

Прием, в отличие от церемонии, был настоящим цирком.

Он проходил в семейном поместье Тревисов в Речных дубах, в богатом Хьюстонском сообществе, где люди чаще разговаривают со своими бухгалтерами, чем со своими родными. Раз уж Гейдж стал первым из Тревисов, кто надумал жениться, мой отец решил выжать из этого приема все, что мог и удивить мир. Ну или, по крайней мере, Техас, который, по размышлениям моего отца, стоил усилий гораздо больше, нежели все остальные.

Как и многие техасцы, мой папа свято верил, что если бы наш штат не захватили в 1845, он бы давно правил всей Северной Америкой.

Так что, раз уж весь Техас смотрел на нас, дабы не опозорить честь семьи, мой отец нанял устроителя свадеб и сказал ему священные слова: «Моя чековая книжка в вашем распоряжении».

А все прекрасно знали – это была очень большая чековая книжка.

Мой отец, Черчилль Тревич, был известным "волшебником рынка," создававшим международный фонд индекса энергии, который почти удвоил прибыли за первое десятилетие. Индекс включал нефтяных и газовых производителей, трубопроводы, альтернативные источники энергии, и уголь, представленные пятнадцатью странами. Пока я росла, я почти не видела отца - он был всегда в дальних странах, таких как Сингапур, Новая Зеландия, или Япония.

Часто он ездил в округ Колумбия, чтобы пообедать с председателем Федеральной Резервной системы, или в Нью-Йорк, чтобы быть комментатором за круглым столом на некоем финансовом показе. Завтрак с моим отцом означал включенный канал Си-Эн-Эн и наблюдение за тем, как он анализирует рынок, в то время пока мы едим наши вафли из тостера.

С его глубоким голосом и индивидуальностью, папа всегда казался мне таким большим. Только повзрослев, я поняла, что, в сущности, он был просто маленьким человеком, драчуном - коротышкой, который управлял двором. Он презирал нежности, и волновался, что его четыре ребенка - Гейдж, Джек, Джо, и я - портились. Так что, когда он оказывался поблизости, он самолично показывал нам настоящую реальность, словно давал ложку горького медицинского сиропа.

Когда моя мать, Ава, была еще жива, на ежегодном Книжном Фестивале Техаса она была сопредседателем. Она ходила на перекуры сКинки Фридменом. Она была очаровательна и говорила, что у нее были самые красивые ноги в Речных Дубах, она дала лучшие званые обеды. Как говаривали в те дни, он была даже лучше Доктора Пеппера, пока тот был на высоте. После встречи с ней, мужчины говорили отцу, что он самый счастливый засранец в Техасе, что неизменно доставляло ему массу удовольствия. Он часто говорил, что не заслуживал такую женщину, как она. Но потом он хитро ухмылялся, потому что всегда думал, что заслуживает гораздо больше, чем заслуживает.

Семьсот гостей были приглашены на прием, но обнаружилась по крайней мере тысяча. Люди сновали по особняку и огромной белой палатке, которая была украшена воланами и миллионами крошечных белых волшебных огней и белыми и розовыми орхидеями. Влажная теплота весеннего вечера разносила повсюду мягко-сладкий аромат цветов.

Внутри дома, наполненного кондиционерами, главная комната буфета была разделена на тридцатидвухфутовые длинные барные стойки, наполненные льдом, загруженные всевозможными видами моллюсков.

Было двенадцать ледяных скульптур, одна из них стояла вокруг фонтана из шампанского, другая возле фонтана из водки, окруженного блюдами с икрой. Официанты в белых перчатках заполняли матовые кристаллические бокалы ледяной водкой, и намазывали икру на тоненькие блины и раскладывали перепелиные яйца.