Мэри Стюарт - Гром справа

«Очень хорошо. — Дженнифер говорила устало и без особого интереса. Все ее существо сосредоточилось на мертвой черноте за стеклом. — Что такое?» Она села на кровать и ждала. Все равно надо как-то время проводить, почему бы и не так?

Челеста закрыла дверь и стояла, прижавшись к ней спиной, не выпуская свечу из руки. В золотом свете она выглядела очень красивой — создание из теней, созданное для славы. Очень драматический вид. У Дженнифер, которая от усталости и возбуждения пришла в состояние почти полного нервного истощения, это вызвало некоторые опасения. «Опустила бы ты лучше свечу», — сказала она.

Девушка подчинилась, поставила свечу на тумбочку, так что лицо Мадонны засверкало неопределенной улыбкой, и золото на переплете молитвенника жарко загорелось. Челеста сказала неестественно громко и агрессивно: «Я сегодня выходила встречаться с любовником».

«Да, я тебя видела».

«Тогда… ты знаешь?»

«Да. Вчера я тебя тоже видела, но не понимала, куда ты идешь. Думаю, — сказала Дженнифер со слабой улыбкой на замученном лице, — тебе лучше встречаться с ним не так часто, если не хочешь быть пойманной».

Челеста очень растерялась, оставила свою героическую и села на кровать, с сомнением глядя на Дженнифер. не собираешься говорить?»

«Я? Нет. Это, в конце концов, не мое дело. А кстати, что бы случилось, если бы я рассказала, например, матери-настоятельнице?»

Челеста пожала плечами. «Ничего особенного, наверное. Она много раз говорила, что у меня нет призвания. Она мне советует выходить, найти работу, жить обычной жизнью, однажды выйти замуж и… рожать детей».

Дженнифер удивилась и показала это. «Но Господи Боже, Челеста, неужели ты вбила себе в голову, что она одобрила бы твои болтания туда-сюда? Ведь…»

Девушка вспыхнула. «В этом нет ничего плохого! — Дженнифер промолчала. Челеста покраснела еще больше. — Ну правда, только потому, что они секретные…»

Дженнифер молчала, смотрела в окно на темную и пустую долину. Определенно, не ее дело заниматься Челестой и ее совестью. Но обернувшись, она увидела глаза девушки, и неведение молодости опять тронуло в ней какую-то струну жалости, которая, скорее всего, ничуть не мудро, заставила ее предложить помощь. Она сказала мягко: «Но тебе скоро придется решить, ты же понимаешь. Так не может продолжаться! Это не честно по отношению к тебе, к Луи, к матери-настоятельнице. Если у тебя нет призвания стать монахиней, а она знает об этом, почему бы не пойти и не сказать ей…»

Пальцы Челесты сжали край кровати, она резко выпрямилась. «Не говори ей!»

«Сказала же, что не буду, — ответила Дженнифер устало. — Это ты должна сделать. На самом деле должна. Принимай решение. Если у тебя нет призвания, ради Бога, прими совет матери-настоятельницы, уходи отсюда и живи обычной жизнью. У нее есть свои… достоинства».

Челеста ничего не ответила, перебирала и теребила покрывало. Потом она с трудом сказала: «Но на самом деле у меня есть призвание. Так говорит донья Франциска. Она и слышать не хочет, чтобы я отсюда ушла хоть когда-нибудь».

Дженнифер сказала резче, чем собиралась: «Только ты можешь тут решать. Ты любишь Луи?»

«Да», — прошептала Челеста, и ее глаза наполнились слезами.

Дженнифер смотрела на нее. Да чего спрашивать, это и так ясно, как она могла в него не влюбиться? И как мог не полюбить ее Луи? Дженнифер вспомнила, как он спросил: «А это не касается меня и моей?..» Да, тяжело ему придется получать свое, если Челеста будет принимать советы исключительно от эгоистичной ревнивой женщины, природа которой — сплошное зло. Если она правильно поняла выражение лица доньи Франциски в церкви, испанка использует всю мощь своей личности и все свое влияние на девушку. А между прочим, есть и другие опасности… Дженнифер продолжила просто: «Луи говорил что-нибудь о браке?»

Голова Челесты поднялась, на ее губах появилась гордая и одновременно скромная, очень трогательная улыбка. «Да».

«Он может тебя содержать?»

«Да, конечно. У его дяди есть ферма внизу, большая, Луи говорит, там все есть. У дяди нет сыновей, и все достанется Луи! Он говорит, что мы могли бы… — Сияние резко погасло, она добавила механически и слегка формально: — Но конечно это невозможно. В том случае, если человек имеет призвание к более высокой жизни».

«Ты так уверена, что оно у тебя есть?»

«Конечно, донья Франциска говорит».

Дженнифер сказала очень тихо: «Мне очень жаль Луи».

Челеста выглядела удивленной. «Луи?»

«Конечно. Челеста, вполне естественно, что тебе нравится донья Франциска, и я уверена, что она к тебе привязана… Но подумай минуточку. Ты знаешь, что она много лет хотела войти в Орден, а разные вещи мешали ей так сделать? — Девушка удивленно кивнула. — Это трудно объяснить, Челеста, но я честно верю, что это может быть правдой. А вдруг донья Франциска думает, что ты — точно такая, как она? Вдруг она не принимает в расчет тебя и твою жизнь, а просто хочет сделать тебя своим отражением, чем-то вроде второй попытки? Настоятельница говорит тебе, что у тебя нет призвания. И она говорила то же самое донье Франциске. Ты можешь просто спросить у собственного сердца, моя дорогая? Особенно раз она тебе разрешила?»

Девушка на секунду задумалась, потом сказала упрямо: «Донья Франциска не соглашается с матерью-настоятельницей. Я знаю, потому что она мне рассказывала, как они про это говорили, часто. Мать-настоятельница старая, очень старая, а донья Франциска умная и очень хорошая, и она знает меня лучше всех!»

«А про Луи она знает?»

Девушка побелела, как бумага. «Нет».

«Тогда она тебя и не так уж хорошо знает, правда?» — сказала Дженнифер сухо. Ее удивила волна отвращения и даже ненависти, которая нахлынула на нее, когда нежно и с любовью было произнесено имя казначейши. Она быстро отвернулась к окну и сжала руки на коленях, будто, делая так, могла укротить свои эмоции и подавить желание разоблачить женщину в глазах этого несчастного ребенка. Но нельзя забывать и о собственных проблемах. Она не готова и недостаточно квалифицирована, чтобы вмешиваться в простую проблему собственничества и эгоизма, потому что Челесте кажется, что она выбирает между земной суетой и Богом.

Именно это и пыталась Челеста объяснить слабым шепотом. Дженнифер уловила только несколько причудливых фраз на ломаном французском. «Такая мудрая… донья Франциска… та жизнь — муж, дети… грех».

Дженнифер встала, достала из тумбочки сигареты и громко захлопнула дверцу. Она разболтанно прошла по комнате, прикурила от огня свечи, выпрямилась и глубоко, возбужденно затянулась. В стерильной монастырской атмосфере дым поплыл по маленькой комнате шокирующим облаком. Но он был такой мирской… Принес с собой приятный, обычный, грешный мир, погасил невыносимые эмоции нелепой сцены. Она сказала: «Ты не для этого ко мне пришла. Что ты хотела мне сказать? — Челеста замолчала и уставилась на нее вытаращенными шокированными глазами. Дженнифер подумала, что девочка весьма забавна. — Ну что?»