Маша Царева - Ненавижу? Хочу! Или кое-что о мачо

Но Майкл Рикман не предпринимал никаких попыток моего совращения. Мне даже немного обидно стало.

– Саша, у тебя есть бойфренд? – спросил он, глядя куда-то вверх, вероятно, на слегка подтаявшую с одного бока луну. – Что это за история с умершей любовью? Если не хочешь, можешь не рассказывать.

«Вот оно, начинается», – восторжествовала я.

– Вообще-то есть, – я глубоко вздохнула, – но у нас все сложно… А у тебя? Ты с кем-то встречаешься?

– Нет, – после паузы ответил он, – полгода назад расстался с одной девушкой… И с тех пор ничего серьезного. Мне вообще очень сложно влюбиться.

– Правда? – почему-то обрадовалась я. – Мне тоже… Слушай, Майкл, а как ты понимаешь, что влюблен? Как тебе удается отличить то самое, настоящее? Любимую девушку от просто девушки?

Он улыбнулся.

– Саша, это невозможно объяснить.

– Так я и знала, – разочарованно вздохнула я.

– У тебя проблемы? С твоим бойфрендом, да? – догадался он. – Не можешь понять, любишь ты его или нет?

– Тебе бы психологом работать. Он меня замуж зовет… Блин, не знаю, зачем я тебе об этом рассказываю.

– Ну почему же, мне интересно, – теперь он внимательно изучал мой профиль.

Мне даже неловко стало – собственный профиль мне решительно не нравится. Нос длинноват, да и вообще… Лучше всего я смотрюсь в ракурсе три четверти. Я завертела головой, пытаясь принять наиболее выгодное положение. Наверное, я все-таки была немного пьяна.

– Замуж, – нараспев повторил он. – Саша, но это же так просто. Что ты чувствуешь, когда его видишь?

Я посмотрела под ноги, на влажный темный песок, и попыталась представить себе лицо Эдуарда. Вообще-то, когда я его впервые увидела, у меня, что называется, в зобу дыханье сперло. Уж очень он хорош собой, мой потенциальный жених. Правда, потом я к его яркой внешности привыкла. И даже начала замечать некоторые недостатки – маленькие раздражители, еле слышные сигналы тревоги, которые свидетельствуют о том, что страсть постепенно проходит. Мне не нравится его стрижка – вернее, ее катастрофическое отсутствие. Мне не нравится, что у него бледная кожа. Никогда ему не быть таким загорелым, как Майкл Рикман, – мой Эдик на солнце покрывается саднящими красными пятнами.

– Что я чувствую… Понимаешь, мы давно вместе… Кажется, я к нему просто привыкла.

– Давно? И насколько давно?

– Ну, почти год.

– Год? – усмехнулся Майкл Рикман. – Я со своей девушкой шесть лет встречался. Так и не смог к ней привыкнуть.

– А почему вы расстались? Если не секрет?

– Она переехала в Нью-Йорк. Ей там работу предложили. Мы в последнее время много ссорились… – Он остановился. – Саша, давай постоим здесь немного.

– Все еще любишь ее? – спросила я.

Майкл Рикман смотрел на море. Было так темно, что я не видела его лица. Но почему-то мне казалось, что он улыбается.

– Нет, что ты! В последнее время наши отношения нельзя было назвать идеальными. Все как-то само собой сошло на нет. А сейчас… Мы даже не перезваниваемся.

– И тебе не жалко?

– Девушку? – усмехнулся он. – Жалко, она потеряла замечательного жениха.

– Нет, потраченного времени.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что шесть лет твоей жизни ушло на женщину, которая сейчас стала тебе совсем чужой и даже не звонит на Рождество!

– Какая ты смешная, – неожиданно он протянул руку и погладил меня по щеке.

Я прикрыла глаза, предвкушая поцелуй. Черт возьми, уж один поцелуй я могу себе (вернее, ему) позволить.

Но поцелуя не последовало.

– Почему я должен жалеть время, если это время было замечательным? – сказал Майкл Рикман. – Я этого не понимаю.

– Может быть, у женщин просто другая психология. Мы жалеем время, потому что каждый впустую потраченный месяц уносит кусочек нашей молодости.

– Какие глупости! – Он потрепал меня по плечу. – Мне кажется, такая женщина, как ты, Саша, всегда будет молодой.

Наверное, это был самый милый комплимент, который я получала за последний год. Честно говоря, мой Эдуард не очень силен в искусстве комплимента. Максимум, на что он способен, это, похотливо прищурившись, заявить, что у меня, например, «потрясающая грудь» или «гениальная попа». И не то чтобы я была против таких откровенных высказываний. Просто, согласитесь, любой девушке иногда приятно оказаться в объятиях не мужлана, а настоящего романтика.

– Что ты имеешь в виду? – решилась я на кокетливое уточнение. – Неужели мою инфантильность?

Он медленно повернулся ко мне. Внимательно посмотрел, как бы прицениваясь. Я молча ждала.

И наконец он изрек:

– Разве может когда-нибудь состариться женщина с такими губами?

Вот так все и произошло. Вернее, ничего особенного не произошло, вы не подумайте. Нет, опять я говорю не то. То, что все же произошло, как раз и было особенным. Несмотря на то что это был всего лишь поцелуй.

Один поцелуй на берегу моря, на песке. После этого поцелуя мы больше не разговаривали. Не знаю – то ли я, испугавшись, дала задний ход, то ли он интеллигентно почувствовал мою неловкость.

Он проводил меня до отеля. Коротко и немногословно попрощались. Перед тем как отправиться в номер, я заглянула на крышу отеля. Мне хотелось еще немного посмотреть на луну. Даже жаль спать такой теплой ночью. Такие ночи созданы отнюдь не для сна.

Но без Майкла Рикмана созерцание луны обрело какой-то совершенно иной смысл. Вы не поверите, но это было… скучно. Так что, вздохнув, я все же отправилась спать. Я надеялась, что завтрашний день рассудит все мои сомнения.

Лерки в номере не было.

– В детстве я долго не могла определиться, кем хочу стать. Не то балериной, не то физиком-ядерщиком. И только когда я лишилась девственности, до меня вдруг дошло: секс – вот мое призвание! Наверное, я могла бы стать знаменитой проституткой. Если бы это не было так опасно, конечно… И если бы я сама могла выбирать себе клиентов… И если бы… Ох, а вкусно-то как, Кашеварова!

Румяная свежая Лера доедала четвертый по счету многослойный бутерброд. Я изумленно наблюдала за тем, как непримиримый борец с лишними калориями (а также с бонусом к ним в виде складок на талии и «попиных ушей») с энтузиазмом поглощает белки, жиры и углеводы.

– Неужели этот твой Паникос настолько хорош? – наконец спросила я.

Ответ был написан на Леркином лице – и в особом блеске томно прищуренных глаз, и в чахоточном, ярком румянце, и в медленно расползающейся загадочной улыбке.

– Не то слово. Я не спала ни одной минутки! Сначала мы делали это в его машине. Кстати, у него кабриолет, серебристый. Но это я так. Потом…

– Уволь меня от подробностей, хорошо? – Я отодвинула тарелку с недоеденной яичницей. Отчего-то меня покинул аппетит.

– Слушай, а можно мне твои яйца доесть? – не дождавшись официального разрешения, Лера схватила тарелку и энергично потрясла над ней перечницей. – Когда я влюбляюсь, мне всегда хочется остренького. Кстати, о яйцах…