Маша Царева - Ненавижу? Хочу! Или кое-что о мачо

– Да что же это такое! Я вам сто раз по телефону говорил, что предпочитаю брюнеток. Блондинка-мымра у меня жена. А вы вчера прислали рыжую драную кошку, а сегодня вот… Ладно уж, входи. Тариф остается прежним?

Ларка сначала опешила, но потом ей удалось собраться с мыслями. Она изо всех сил треснула любителя продажной страсти сумочкой по голове. За этим последовал развод.

С тех пор я отношусь к сюрпризам с некоторым недоверием.

– Ну и зря. Ненавижу сюрпризы.

– Но Паникос же не такой скучный, как ты, Кашеварова. Смотри, что я везу ему в подарок. – Лерка задрала футболку, обнажив загорелый подтянутый живот.

В пупке хищно блеснуло золотое тонкое колечко.

– Лерка! Сколько тебе лет? – Я наклонилась ниже, чтобы получше рассмотреть это безобразие.

– Мне? Мне слегка за тридцать, – без ложного кокетства ответила Лера. Впервые она огласила вслух количество прожитых ею лет, при этом смущенно не захихикав и не вздохнув с притворной грустью, – да, я взрослая женщина. И я его хочу!

На этот раз мы поселились в крошечном пансионе. Контраст с шикарным отелем «Времена года» был разительным. Комнатка пять на пять, узкие кровати с продавленными матрасами, хилая струйка воды в душе.

Лерка бросилась распаковывать чемоданы. Я с изумлением смотрела, как она извлекает из сумочных недр одно вечернее платье за другим. Красное от «Москино», черное «Мекс», темно-синее «Версаче», идиотское желтое непонятного происхождения… Пять, десять, двенадцать… Да, именно так, двенадцать штук. А ведь мы приехали всего на два с половиной дня. Если Лера собирается использовать каждое из привезенных платьев, то ей придется переодеваться… раз в пять часов. Причем без перерыва на сон.

– Кошмар, мне нечего надеть! – жаловалась она, примеряя одно платье за другим. – Так, это слишком нарядное. В этом у меня толстая попа. А в этом – слишком плоская.

– Зачем ты тогда вообще все их взяла?

– Потому что я ничего не соображаю! – взвилась Лерка. – А ты должна была меня поддержать и посоветовать, что взять с собой. Я же влюбилась, у меня такой кризис! А лучшая подружка меня не понимает.

Я недоверчиво на нее взглянула – неужели Лера не издевается? Но нет, она продолжала носиться по крошечной комнате с трагическим выражением лица.

– Интересное кино, – сказала я, – ты, значит, влюбилась, поэтому у тебя кризис. А я отменила свадьбу и поэтому должна тебя поддержать?!

– Ну ладно, не злись… Надену красное, – наконец решила она, – мне уже не терпится его поскорее увидеть… А чем собираешься заняться ты?

– Своевременный вопрос, – вздохнула я, – наверное, пойду купаться.

– Ничего подобного, – тоном мудрого учителя сказала Лера, – ты позвонишь Майклу Рикману и пригласишь его на ужин.

– Я передумала. В Москве мне казалось, что он мне нравится, а сейчас я бы с большим удовольствием пошла загорать.

– Ты только позвони. Пообещай, что позвонишь! – Лерка уже схватила со стола дамскую сумочку, готовая бесстрашно отправиться на поиски приключений. – Поклянись.

Я с легким сердцем пообещала, что непременно позвоню Майклу Рикману. Обмануть влюбленную Леру было проще простого. Ну что мне стоит поклясться в таком пустяке, если у меня даже нет телефона этого Майкла Рикмана?

Лера недоверчиво посмотрела на меня и покинула наш гостиничный номер, бросив на прощание: «Ну смотри у меня. Потом отчитаешься во всех подробностях!»

А я переоделась в джинсовые шорты и цветастую маечку и приготовилась вкусить все радости неожиданного пляжного веселья. Сейчас я пойду в крошечное приморское кафе пить свежевыжатый сок. Потом немного позагораю, потом арендую виндсёрфинг – мне давно хотелось попробовать. А потом…

Неожиданно я заметила белеющий на столе тетрадный листок. Неровным Леркиным подчерком на нем было выведено несколько цифр и имя «Майкл Рикман». А еще ниже Лерка коряво приписала: «Я выяснила для тебя его телефон. И помни, Кашеварова, ты поклялась!»

В детстве я всего боялась – пауков, мышей, темноты, учительницу алгебры Серафиму Степановну, фильмов, в которых отрубленная рука вдруг принималась яростно душить своего экс-хозяина, больших собак и саму себя.

Лет до тринадцати я считала себя клинической неудачницей, я была твердо убеждена, что с рождения обречена на провал. Посудите сами – я мечтала быть кудрявой, так нет – меня угораздило родиться с прямыми, как солома, волосами. Я мечтала быть маленького роста, но уже в одиннадцать лет переросла свою мать. Я мечтала, чтобы самый хулиганистый мальчик нашего класса при всех пригласил меня в кино, а он вместо этого однажды намазал мой стул клеем. Я была тихой-претихой отличницей, я боялась выползти из паутины, сотканной из моей мнимой неполноценности.

Когда мне было четырнадцать, в меня ни с того ни с сего влюбился практикант из пединститута, преподававший у нас английский. Я иногда рассматриваю свои четырнадцатилетние фотографии и искренне не понимаю, что этот дурень мог найти в изображенной на них особе. Не мог же он быть настолько подслеповат, что не заметил ни дурацкой прически, ни неприлично короткой юбки, ни дико накрашенных глаз?

Практикант ставил мне незаслуженные пятерки и писал записки с приглашением сходить в кафе. Он был ничего, довольно симпатичный. Иногда я мечтала о том, как в один прекрасный день приму его приглашение, и он зайдет ко мне домой, а на мне будут мамины белые туфли. Держась за руки, мы пройдем через школьный двор, и все признанные красавицы нашего микрорайона не смогут сдержать завистливый стон. И почему я столько времени не могла решиться поднять на него взгляд? Может быть, боялась, что это глупый розыгрыш? В итоге практикант перекинулся на мою подружку. Ничего не поделаешь, он был влюбчивым, а она сговорчивой.

Потом я, конечно, изменилась. Научилась быть смелой. Научилась любить свой рост, свои волосы и даже свой немного длинноватый нос. Сейчас я кажусь себе красоткой (конечно, если не смотрю в зеркало утром после бессонной ночи).

И все-таки, решаясь на дерзкий поступок, я всегда вижу стоп-сигнал, который приветливо маячит впереди, настойчиво призывая сбавить обороты.

В очередной раз я думаю: «А вдруг у меня опять ничего не получится?»

Иногда я думаю, что и до сих пор не могу стряхнуть с себя наваждение детских страхов. Кто знает, как повернулась бы моя жизнь, будь я немного отчаяннее?

Я вертела в руках листочек, на котором Лерка криво нацарапала телефон Майкла Рикмана.

Почему я жду, стесняюсь, уговариваю себя отправиться в пляжный бар, чтобы спокойно все обдумать? О чем тут думать-то? В моих руках координаты мужчины, который мне немножко нравится… ох, ну ладно – который мне очень-очень нравится.