Маша Царева - Симпатичная москвичка желает познакомиться

— Неужели вы и правда не догадались, что я… к вам неравнодушен? — спросил Максим Леонидович, окончательно расставив точки на «i». — Да что уж там… Что я влюблен?

Я помотала головой. Я была раздавлена, опустошена и… просто шокирована!

Воспоминания проносятся передо мной, точно суетливые летучие мыши. Прошлое кажется мне прозрачным и ярким; заглядывая в него, я искренне не понимаю, как же раньше я могла быть такой простофилей и ни о чем не догадаться.

Вот мне двадцать один год, и я впервые захожу в степашкинский кабинет. На мне джинсовая юбка такой длины, что ее можно принять за пояс от халата. Сзади топчется взволнованная Лерка, мы обе на взводе и пытаемся поддерживать друг друга беспомощными улыбками и дебиловатыми смешками. Степашкин, тоже еще совсем молодой, сдвинув брови сидит на начальственном месте и молча нас рассматривает. Ему неизвестно о нас ничего, кроме того, что мы студентки журфака без опыта работы и хотели бы пройти в вверенной ему газете производственную практику.

Лерка пихает меня локтем в бок, и я начинаю говорить.

— Меня зовут Саша Кашеварова, я мечтаю работать в вашей газете. А это моя подруга Лера. Мы обе хотели бы работать в отделе моды.

— В отделе моды вакансий нет, — пожимает плечами Степашкин.

А я наклоняюсь поближе к Леркиному уху и шепчу: «Надо же, какой противный!»

— Но я могу предложить вам попробовать себя в отделе новостей, — продолжает он, рассматривая мои ноги.

Перехватив его взгляд, я, признаться, чувствую себя немного польщенной. До тех пор, пока он не добавляет:

— Только вот если хотите здесь работать, будьте добры, одевайтесь прилично.

Мы хором фыркаем — ведь нам обеим известно, что микроскопическая юбочка куплена за фантастические деньги в жутко модном бутике и надевается только по особенным случаям. А этот олух очкастый посмел ее раскритиковать.

И тут ничего не подозревающий Степашкин добавляет:

— Если хотите, я могу рассказать вам о работе нашей редакции более детально, — при этом он смотрит не на Лерку, а прямо мне в глаза, — только вот сейчас у меня совсем нет времени. Что вы скажете насчет совместного ужина… Скажем, послезавтра, в восемь?

Ну откуда мне было знать, что это было приглашение на свидание? Я-то к тому моменту уже успела навесить на будущего начальника несмываемый ярлык «воплощение смертной тоски». И я отчего-то я была уверена, что наша «симпатия» взаимна. Ведь неспроста же он ни с того ни с сего завел разговор о неприличности моей любимой юбки.

Я была почти на сто процентов уверена, что в этой редакции нас с Леркой не оставят.

Поэтому, недолго думая, и ответила:

— Вообще-то я полагала, что ужины в мои обязанности не входят. Можете располагать моим журналистским талантом в дневное время, а вот вечера я обычно занимаю кое-чем другим.

Степашкин опешил и даже не ответил ничего. А мы с Леркой, еле сдерживая смех, вывалились из кабинета и отправились обмывать очередную производственную неудачу в ближайшее кафе. Там, за молочным кофе и пончиками, она сказала, что я повела себя, как крутая американская феминистка из кино о женской независимости. Так что собой я осталась полностью довольна, несмотря на то, что работу в газете мы так и не получили.

Каково же было наше удивление, когда на следующий день нам позвонила секретарша Степашкина (разумеется, это была не Диночка, которая в те годы еще школьницей была, а ее предшественница) и деловым голосом предложила приехать, чтобы подписать контракт! Мы даже сначала подумали, что это кто-то из однокурсников, наслышанных о наших «успехах», нас подло разыгрывает. Но в редакцию все-таки явились — так, на всякий случай.

В тот день мы. Подписав контракт, и стали официальными сотрудницами «Новостей Москвы».

И тогда я так и не смогла понять — почему же Максим Леонидович принял решение нас оставить?

Зато теперь я вспоминаю тот взгляд, которым он буравил меня из-под очков с самого моего первого появления в редакции, и думаю — ну какой же невнимательной идиоткой я была!

— И что же… Что же мне теперь делать? — беспомощно спросила я. Хотя Степашкин, по всей видимости, был последним, кто мог бы ответить на этот вопрос. — И зачем вы мне это рассказали? Почему именно сейчас?

— На самом деле, я вовсе не о том хотел поговорить, — буркнул он, возвращаясь за свой стол, — и если бы вы удосужились выслушать меня тогда, по телефону… У вас есть проблема, Саша. Очень серьезная.

— Как, еще серьезнее? — я вздрогнула — что-то было не так, и я не сразу поняла, что именно, но потом все-таки догадалась. Степашкин назвал меня Сашей. Не Александрой, не Кашеваровой, не бедовой девицей. А просто Сашей. И это показалось мне диким.

— Ваша история об этом… — он брезгливо поморщился, — Алане Джексоне имела в газете успех.

— Не напоминайте мне о нем, — взмолилась я, — я же еще не написала о том, как он со мной в итоге обошелся. Именно это я и хотела с вами сегодня обсудить. У меня есть материалы для убийственного расследования. Это будет расследование века. Потому что… Короче, вы не знаете, что…

— Я-то знаю, — усмехнувшись, перебил меня Максим Леонидович, — а вот вам, похоже, все детали неизвестны.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась я.

— Вот, — он достал из верхнего ящика стола какую-то газету и переложил ее передо мной.

Я с удивлением констатировала, что газета британская. Зачем мне вникать в проблемы европейской прессы, если у меня самой этих проблем выше крыше?

Но все-таки я под пристальным взглядом Степашкина развернула газету и едва сознание не потеряла — разворот украшала фотография Алана Джексона. Моего Алана. Правда, скорее всего это был просто его двойник, потому что подпись под снимком почему-то гласила, что это какой-то Мустафа Аби Что-то Там Арабское. Но сходство, надо сказать, было поразительное.

На Алане (то есть, как выяснилось, Мустафе) был дорогой темно-серый костюм и… наручники. Его сфотографировали в тот момент, когда он садился в машину — нетрудно догадаться, что в полицейскую.

А заголовок этой шокирующей статьи был таким:

«Мошенничество века!

Арестован сумасшедший авантюрист, имевший сотни агентов по всему миру. Агентами этими были влюбленные в него женщины, которые, сами того не подозревая, охотно исполняли «мелкие поручения» мужчины своей мечты. Контрабанда, проституция — на что только не шли несчастные одинокие дамы, только чтобы не потерять расположения хитреца…»

У меня потемнело в глазах; буквы ни с того ни с сего затеяли развеселую игру в чехарду.

— Сделать вам кофе? — предложил Степашкин.

Я обессилено кивнула.

Что это за бредни?

А даже если и не бредни — разве не я должна была публично разоблачить нахала?