Энн Мэйджер - Я тебя прощаю

— В чем дело? — допытывались мальчики. Голубые огоньки вспыхнули и погасли, воспоминания исчезли.

— Не знаю… — Она метнулась к открытым воротам гаража, навстречу яркому солнечному свету. — Давайте лучше пойдем в дом… посмотрим видео или еще чем-нибудь займемся…

Какой жалостью она наполнилась к этим детям, когда они снова оказались в доме, в безопасности, и стали показывать ей домашние фильмы и фотоальбомы со снимками, изображающими их семью до развода! Таких фотографий было совсем немного. Мальчики рассказывали, что у родителей никогда не хватало для них времени, даже когда они были женаты. Но еще хуже стало теперь, ведь мать сбежала, а отец то и дело угрожает отправить их в военную школу.

Постепенно девушка начинала понимать: возможно, мальчики ухаживают за ней потому, что она была первой из взрослых людей, уделявшей им внимание и нуждающейся в них.

Девушка заставляла ребят чаще беседовать с отцом и ненароком вызвала очередную ссору между Лукасом и сыновьями, отдав кое-какую старую одежду садовнику и его семье. Увидев беднягу в брюках от одного из своих любимых, сшитых в Лондоне костюмов, Лукас целый час бранил сыновей. Девушка плакала, понимая, сколько боли причинила всем троим. Но инцидент был исчерпан, и Лукас выкупил брюки у садовника.

Она вытащила две фотографии Лукаса из альбомов и, когда все уходили, подолгу рассматривала их. На одной фотографии он был уже взрослым, а на другой — печальным мальчиком, сидящим на спине огромного индийского слона.

В кабинете у Лукаса стояла шкатулка, полная газетных вырезок со статьями о нем. Девушка прочла их все до единой. По-видимому, Лукас как адвокат славился жесткостью и алчностью. Писали, что он и шагу не ступит, если этот шаг не сулит ему прибыли; что даже женщины, с которыми он встречался, всегда были богаты — как Джоан, его первая жена. Один из журналистов сравнивал его с барракудой.

Вечера, которые Лукас проводил дома, были тяжелее всего — потому, что девушка чувствовала себя одинокой и отрезанной от мира, съежившись в шкафу и зажав в руках фотографии Лукаса. Но еще хуже были часы, когда все огни в доме гасли, и она засыпала — только для того, чтобы в страхе проснуться от ночных кошмаров.

Чаще всего она спала в старой рубашке Лукаса. Пеппин захлопывал дверцу шкафа за девушкой, и она лежала в полутьме, пока Пеппин или Монтегю читали вслух. На этой неделе они увлеклись книгой под названием «Духовные странствия», поскольку их излюбленных «Энергетических вампиров» девушка сочла слишком страшными. Она лежала, вполуха слушая таинственные и завораживающие рассказы о людях, веривших, что они уже когда-то жили на свете.

В конце концов, девушка засыпала, и вскоре ее посещали сны — живые, красочные видения, которые казались более реальными, чем сама жизнь.

Но сегодня было хуже — должно быть, потому, что началась гроза.

Она вновь стала девочкой, играла с темноволосой подружкой в залитом солнцем розарии рядом с просторным белым особняком. Сначала они осторожно срезали розы, наполняя ими большие корзины. Затем сон изменился. Небо затянули темные тучи, дом превратился в черные руины. В корзинах не осталось ничего, кроме стеблей с шипами. Она стала старше, а ее подружка исчезла. Внезапно клыкастое чудовище с черными, как маслины, глазами появилось в разоренном розарии и погналось за ней. Она понимала: догнав, чудовище запрет ее в ящик и похоронит заживо. Пока она еще бежала, но ноги двигались все медленнее, и чудовище неумолимо приближалось. Горячее дыхание обдало шею девушки, ручищи сжались на талии и потащили в темную пещеру. Сначала она испугалась, что ее похоронят заживо. Внезапно со всех сторон вспыхнуло пламя, и она рванулась сквозь густой удушливый дым, пытаясь найти выход. Последним, что она видела, было серое лицо мертвеца.

Она завизжала — издала пронзительный, режущий уши крик, вернувший ее в тесный шкаф. Дверца мгновенно распахнулась, и Пеппин втиснулся рядом с ней. Его пальцы, от которых пахло арахисовым маслом, виноградным желе и беспорядочной смесью других излюбленных лакомств, прижались к губам девушки.

Его глаза казались огромными и блестящими, он беспокойно шептал:

— Все в порядке. Спи.

В коридоре с треском распахнулась дверь. С постели свистнул Монтегю.

— Тсс! Отец идет!

Не успев плотно притворить дверцы шкафа, Пеппин прыгнул в постель и нырнул под одеяло за секунду до того, как дверь в комнату отворилась.

— Снова кошмары, Пеппин?

Девушка съежилась под одеялом, но дрожь утихла при первых же звуках прекрасного любимого голоса.

Вот уже десять ночей ее крики приводили Лукаса в детскую комнату.

Гроза утихла, и ночь присмирела, окутанная влажным покрывалом. Дождь передвинулся дальше, к заливу, но время от времени за окном слышался стук капель, срывающихся с карниза.

Несмотря на то, что ее рассудок метался в панике, девушка подняла голову и приникла к тонкому, как нить, лучу света, льющемуся сквозь отверстие в дверце. Экран компьютера излучал мерцающий голубоватый свет. В угольно-серых тенях освещенной луной комнаты девушка различила силуэт высокой, широкоплечей фигуры Лукаса в дверном проеме.

Сегодня он был без рубашки, и девушка не могла оторвать взгляд от его обнаженной груди, выпуклых мышц и длинных белых шрамов, пересекающих торс.

Уже привыкнув к полутьме, девушка разглядела его заспанные серебристые глаза и встрепанные волны чернильно-черных волос, слишком длинных для адвоката. Его лицо было смуглым и надменным, но девушка знала, что он способен чувствовать боль. Он казался огромным и опасным, бескомпромиссным, жестоким и мужественным. И тем не менее девушка ощущала себя в безопасности, когда он находился в спальне.

— Да, папа, настоящий кошмар, — прерывистым, тонким голоском отозвался Пеппин.

Лукас бесшумно пересек комнату и присел на застонавшую под его тяжестью кровать младшего сына.

— Ну, каким сегодня было чудовище?

Голос Лукаса завораживал девушку.

— Ужасным! С огромными лиловыми глазами, торчащими из орбит. И с хвостом в зеленых шипах.

— В зеленых шипах?

Она наблюдала, как крупная ладонь Лукаса пригладила волосы Пеппина — казалось, это ее успокаивают длинные грубоватые пальцы.

— Знаешь, Пеппин, в последнее время мне тоже стали сниться дурные сны.

— О чудовищах?

— Нет, — голос Лукаса смягчился. — Об одной девушке.

Девушка в шкафу лежала неподвижно, но ее дыхание и пульс участились. Слова Лукаса эхом отозвались в ней, оказав прямо-таки гипнотическое воздействие на потайной уголок ее души.

— Первый сон был кошмарным — об этой девушке. Она кричала. Я хотел спасти ее, но не смог. Когда я оказался рядом, было уже слишком поздно… — он осекся. — Она умерла у меня на руках. Я проснулся в холодном поту. Так живо все представилось. До сих пор не могу отделаться от этого сна.