Лариса Кондрашова - Шоу для завистницы

Более престижная стоит куда больше пяти, но я не останавливаю Катины излияния. Пусть фантазирует, раз ей это нравится. Как и не напоминаю, что норковая шуба у меня уже есть.

— Давай сделаем так, — в конце концов предлагаю я, — чтобы ни тебе, ни мне. Положим эту десятку на долларовые счета наших мальчишек. Они вырастут и смогут истратить их на какие-то свои нужды. Может, и на свое обучение, если не захотят просить у нас с тобой…

— Под проценты! — требует Катя.

— Ежу понятно, — соглашаюсь я.

Поскольку я свою пачку все еще не забрала, Катя откладывает в сторону две пачки по пять тысяч и говорит:

— Завтра же пойдем в банк, откроем долларовые счета нашим пацанам.

Потом смотрит на оставшиеся десять тысяч — это наш аванс.

— Хорошо, что ты взяла предоплату, — говорит Катя. — Мало ли что, а эти деньги вот, уже у меня. Можно сказать, плата за страх.

— За чей?

— За мой, конечно. Я так долго Самойлова боялась. Вернее, не его, а того, что он заберет у меня Димку…

— По-моему, ты повторяешься, — замечаю я, стараясь не пьянеть, хотя как можно стараться?

Я вдруг понимаю, что у нас с Катей гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Прежде всего обеих изгнали из аристократического общества. Точнее, меня туда и не допустили, а ее — выдворили.

Хотя аристократов у нас в стране нет, но есть привилегированное общество людей с достатком выше среднего. Какое там — среднего! Прямо-таки с немыслимым достатком!

Эти люди стараются держаться кланами, и правильно делают. Те, кто живет на зарплату, их вряд ли поймут. Ведь они не только живут на разных уровнях с нами, они говорят совсем на другом языке!

Я не поддерживаю отношений ни с дедушкой, ни с бабушкой Лавровыми, а Катя — со своими родителями, хотя думаю, что не так-то они и виноваты, поторопившись сбыть ее с рук.

Если судить по нестабильности ее теперешнего настроения и поведения, при том что Катя наркотиками больше не увлекается, можно догадаться, что в период ее сидения на игле все это возводилось в квадрат, и далеко не каждый мог изо дня в день наблюдать, как их ребенок превращается в неуправляемого психа.

Она знает о своей неуравновешенности, пытается с ней бороться и обещает мне весной поехать в санаторий, чтобы как следует подлечить нервы.

— Ничего, они еще к нам придут! — говорит Катя.

Кто — они, остается только догадываться. В самом деле, чего это мы с ней так опьянели? В бутылке еще половина ее содержимого.

— Слабые мы, — вздыхает Катя.

— Между прочим, — как более трезвая замечаю я, — с твоего мужа мы пока что взяли каких-то восемнадцать с копейками процентов.

— Завтра будет сто, — самодовольно утверждает Катя.

Утром мы поднимаемся рано — с некоторым чувством вины. Чего это мы праздновали победу в начале сражения?

Накануне вечером Катя созвонилась со знакомым нотариусом — какой-то Валентиной Александровной, которая пообещала быть в своей конторе ровно в девять и принять нас первыми.

Мы забрасываем сыновей в детский сад — Димка так и не увидел своего отца. Да никто и не стал ему о нем говорить. Погиб в автомобильной катастрофе и погиб. Как и мой муж. По крайней мере сын никогда не станет просить о встрече с родным папочкой. Чего нет, того нет.

— Не знает его, и пусть, — озвучивает мои мысли Димкина мать, — он себе в Канаде нового сделает.

Но звучит это таким образом, словно Катя немного ревнует. А может, она разочарована тем, что Самойлов приехал вовсе не по ее душу?

По крайней мере подруга задета. Слишком легко Вениамин Аркадьевич от жены и сына отказывается!

Я, признаться, испытала похожее чувство, когда увидела фотографию Евгения с этой его миллиардершей. Только что казалось, что мне абсолютно все равно, где он и что с ним, а вот узнала, что женился на другой, и сердце кольнуло. Хотя я вовсе не думала, будто он всю жизнь проживет один!

Едем мы в моей машине, потому что Катя попросила меня ее сопровождать.

— Не хочу его рожу видеть! — говорит она в сердцах. — Но и не поехать тоже вроде неудобно. На такую сумму мужика колем!

Только я припарковываю машину у гостиницы, в которой остановился Самойлов, как он тут же выходит нам навстречу с чемоданом в руке и обычным почтовым конвертом, хоть и довольно большим.

— Девушки, вы заодно не подбросите меня до аэропорта? — улыбается он и замечает Кате: — Ты прекрасно выглядишь, дорогая!

Вот и все. Сказал дежурный комплимент будто не жене, а посторонней женщине. Он садится на заднее сиденье, и мы уезжаем прочь с центральной улицы города.

Я останавливаю машину на тихой улочке с односторонним движением, и Катя пересаживается на заднее сиденье. Поглядываю назад и я.

Катя протягивает мужу две заверенные нотариусом бумажки, он быстро пробегает их глазами, а потом небрежно вытряхивает из пакета девять пачек стодолларовых купюр.

— Пересчитай!

— Не надо, я тебе верю, — улыбается подруга. Но я вижу, как она берет ближайшую к себе пачку и быстро пробегает по ней пальцами. — Все в порядке.

Вениамин Аркадьевич отдает ей пустой пакет и помогает сложить в него доллары.

— О! — восклицает между тем Самойлов. — А вот и свободное такси! Так что просьба насчет аэропорта снимается с повестки дня. Я, пожалуй, пойду.

Улыбается мне:

— Приятно было познакомиться. У моей жены теперь хорошие подруги, я могу быть за нее спокоен.

Можно подумать, прежде он волновался!

Самойлов выскакивает из моей машины и в самом деле останавливает проезжающее мимо порожнее такси. Оно резко срывается с места, словно пассажир говорит водителю какое-то волшебное слово.

Такси скрывается из виду, а Катя некоторое время так и сидит на заднем сиденье.

— Ты чего там застряла, переходи на свое место, — говорю я, распахивая переднюю дверцу, но подруга все медлит.

— Какой-то он сегодня странный, — произносит она задумчиво.

— Что именно показалось тебе странным?

— Его напряженность. Как будто он чего-то боялся… Это на Самойлова так не похоже…

Я оборачиваюсь к ней, все еще не понимая.

— Подожди-ка, — поднимает руку она и опять вытряхивает из пакета пачки долларов.

Сначала внимательно их осматривает, а потом решительно разрывает одну из пачек. Настоящие сотенные купюры только сверху и снизу, а внутри — обычная резаная бумага. Катя вскрывает вторую пачку, третью… Из девяти — только три настоящих, а остальные — бумажные «куклы».

Некоторое время мы молча смотрим на них, потом Катя говорит неожиданно весело:

— Вот сволочь! Я так и знала, что он меня обдурит.

А у меня от неожиданности не находится слов. Почему не я проверяла эти пачки, почему Катя сама решила поставить точку в этой истории и взять деньги из рук мужа?