Лариса Кондрашова - Шоу для завистницы

— Ничего такого тебе делать не придется, — говорит он и достает из кармана пачку сигарет. — Можно?

— Кури, — разрешаю я и спрашиваю просто так, ради интереса: — А что же мне не предлагаешь?

— Ты же спортсменка. — Он красиво затягивается. — Стопудово не куришь, вот и не предлагаю.

— А как ты догадался, о чем я думаю?

— Мысли читать не умею, к сожалению… или к счастью. — Он пожимает плечами. — Элементарная логика. Чего еще может бояться порядочная женщина, оказавшись в щекотливой ситуации?

— Спасибо за порядочную женщину! — поневоле зло выпаливаю я. До чего дело дошло! Теперь что же, мне каждого мужчину подозревать в том, что он подозревает меня?..

Вот и до тавтологии докатилась от волнения.

— Надо будет всего лишь познакомиться с человеком, на которого я покажу, пойти с ним потанцевать и как бы невзначай прицепить ему на воротник одну маленькую штучку.

Мы как-то незаметно перешли на ты, и общаться между собой нам уже не в пример легче. Но после его слов мне становится страшно. Прицепить штучку! А потом мужик ее обнаружит и сразу поймет, чья это работа. Сережа Макаров уедет в свою Москву, а я останусь здесь отвечать за него!

— И что же, кроме меня, этого некому сделать?

— Некому, — признается он. — То есть сегодня некому, а завтра это уже может не понадобиться.

А что, если я попытаюсь соскочить с крючка?

— Я вынуждена отказаться. У меня маленький сын, я воспитываю его одна. Никакие мои неприятности не стоят такого риска! С ними я и сама разберусь, а вот если на меня наедут бодигарды этого человека…

— Ванесса, — успокаивающе говорит он, — здесь нет никакого риска. Почти. Этот человек опасный преступник, и вечером он будет встречаться с другим таким же, не менее опасным. Мне нужно всего лишь одно недостающее звено, и мы его возьмем. Я тебе обещаю защиту. Никто не собирается ставить тебя под удар… Ну перестань, ты же всегда была смелой девушкой!

— Откуда ты знаешь? — ворчу я, уже соглашаясь.

— Я все о тебе знаю! — говорит он и подмигивает. Совсем как мой бывший муж.

Играть в шпионские игры мне даже понравилось. Отчего-то в общении с мужчинами я была в этот вечер на редкость раскрепощена и потому, наверное, трое из них за мной активно ухаживали.

А тот, который «объект», вообще не отходил от меня, потому что ему я еще и делала авансы. Так мне было удобнее как бы между прочим положить руки ему на плечи, чтобы, обнимая, осторожно прикрепить совсем крошечную, что-то вроде мушки, штучку как раз ему под воротник. Так, как и требовалось господину Макарову.

Правда, где-то в глубине души у меня ворочался червячок сомнения: что же это я играю против своих земляков по первому знаку какого-то москвича? Во мне иной раз поднимают голову этакие местечковые приоритеты.

И вот теперь, на другой день, мы сидим в номере его гостиницы и отмечаем удачу. Толком я ничего так и не узнала. Как-то сразу поверила Сергею, что мне ни к чему все эти тонкости.

— Из тебя получилась бы прекрасная разведчица, — говорит он мне, — но я слишком дорожу тобой, чтобы желать тебе такой участи.

Звучит это безо всякой патетики, потому и его высказыванию я тоже верю.

Накануне, ближе к вечеру, я звоню Кате и прошу ее опять забрать из садика Мишку.

— Привезти его к вам домой? — спрашивает она.

— Пусть сегодня у тебя побудет, — с заминкой говорю я.

— Послезавтра я уезжаю, — напоминает Катя.

— Я помню. Мне нужен только сегодняшний вечер.

Завтра Сергей Макаров уезжает.

— Только вечер? — В голосе Кати слышатся лукавые нотки.

— Завтра ты все узнаешь, — обещаю я.

Мы с Сергеем заранее купили в хозяйственном магазине свечи, потому что оба хотим посидеть при свечах.

И вот сидим.

— Наверное, я выбрал не ту дорогу, — говорит Сережа и добавляет с усилием, — и не ту женщину, но теперь поздно что-либо менять: я не сверну со своей дороги и не оставлю жену. Даже не потому, что она родила мне прекрасного сына и, я уверен, родит еще, а потому, что я обещал ей быть опорой и защитником в горе и радости…

Грустная улыбка чуть трогает его губы.

— У нашей любви не будет продолжения.

— Я знаю.

Мы тихи с ним, как на поминках. Ни одного лишнего слова.

— Кстати, — оживляется он, хотя, по моему мнению, совсем некстати, — ты, наверное, беспокоишься о своих родственниках?

— Вообще-то не очень, — честно признаюсь я.

Но он продолжает:

— Стариков-разбойников из конторы уволят. Пусть скажут спасибо, что не стали сажать под замок. Шеф все правильно решил: это уже маразм.

— А мне показалось, до старости им далеко.

Он пожимает плечами.

— Дай Бог мне дожить до их возраста.

— А сколько тебе лет? — просто так спрашиваю я.

— На два года больше, чем тебе, — признается он. Переключает телевизор на музыкальный канал и протягивает ко мне руку. — Пойдем потанцуем?

Наверное, не стоило этого делать, потому что вечер сразу разламывается на две половины: до того, как мы прикоснулись друг к другу в танце, и после того, как прикоснулись.

Потому что… Какие там разговоры, свечи, музыка, все исчезает, кроме одного: нетерпения, с которым мы срываем друг с друга одежду.

Не разжимая объятий, движемся к спальне, одновременно сбрасываем покрывало с кровати. Кажется, оно падает на пол.

Нетерпение подстегивает нас. Даже на предварительные ласки не остается времени. Потом мир взрывается, чтобы разлететься на кусочки.

Мы лежим в изнеможении. Даже странно, что в таком взрыве оба не сгорели.

Я медленно сползаю с кровати и говорю:

— Минуточку подожди, я сейчас вернусь.

На обратном пути из ванной я сталкиваюсь с ним, бредущим туда же. На минутку мы прислоняемся друг к другу.

— Ты, может, не поверишь, — через некоторое время говорит он, удобно пристраивая мою голову на своем плече, — но до сегодняшнего дня я ни разу не изменял своей жене.

— Почему не поверю, поверю.

Я не понимаю, что со мной происходит, но я вдруг оказываюсь как бы вне этого мира. По крайней мере сейчас меня не волнует такое чувство, как ревность. Или осознание того, что меня никогда не будет в той его жизни.

Сергей еще ничего не сказал, но я догадываюсь, что он не оставит мне своего телефона, не попросит звонить, он уйдет, чтобы никогда не возвращаться, но то, что есть между нами сейчас, никуда не уйдет. Мы разделим этот большой свет, вспыхнувший между нами, на два поменьше и поместим каждый — в свою грудь. Там он будет гореть всегда, пусть мы пойдем каждый своим путем…

Мы не спим всю ночь. Исступленная страсть уступает место тихой нежности, когда восторг дает прикосновение, нехитрая ласка, когда хочется лежать и молчать, обнявшись. Или говорить шепотом, словно кто-то может нас подслушать.