Татьяна Белая - Любви все возрасты покорны

— Станислав Георгиевич, а ваша жена знает все эти подробности? — спросила журналистка.

— Конечно, Лена, Аня — это единственная женщина, которой я рассказал о себе все, единственная женщина, которую я впустил к себе в душу.

А в то время вся моя квартира была увешана Ирочкиными портретами. Я много говорил сыну о маме и старался, чтобы он ее не забывал. Многие годы мысленно, а в первое время даже вслух, я вел беседы с моей Ирочкой. Посвящал во все наши дела, рассказывал о сыне.

На лоджию заглянула Анна.

— Что-то вы долго, мы уже все поужинали и ждем вас, — сказала она.

— Анюта, принеси мне сигаретку, пожалуйста, — попросил Стас.

— У меня есть, давай вместе покурим.

Лена вышла с лоджии и зашла на кухню. Люсьена домывала посуду.

— Леночка, мы вас заждались, что он там тебе рассказывал?

— Ой, Люсьена, извините, но я не могла его прервать. Оболенский рассказал, как он пережил гибель жены и как сумел прийти в себя.

— Лена, Стас тебе об этом рассказал? — удивилась Люся, — ну, значит, он проникся к тебе большим доверием.

— Знаете, Люсьена, я думаю, сегодня не стоит продолжать съемку. Пусть он успокоится.

— Я тоже так думаю. Что они там делают?

— Станислав Георгиевич попросил сигаретку. Курят на лоджии.

— Ну, если закурил, тогда действительно пора заканчивать, — заключила Люся. — Я сама, как вспомню, что с ним тогда было, мороз по коже.

На кладбище народу пришло — море. Иринка ведь спасла целую группу трехлеток. Во время пожара на первый этаж спуститься было невозможно, и она выкидывала ребятишек на брезентовые растяжки со второго этажа. Вторая воспитательница и нянечка взяли на руки по ребенку и с ними выпрыгнули. А Ира выкинула последнего малыша и сама уже вывалилась из окна, объятая пламенем. Поэтому ее и хоронили всем городом.

Стас сначала не в себе был. Люди говорили, что надо же, даже слезинки не пролил. А на кладбище, когда стали горсти земли в могилу бросать в него, как бес вселился. Он раскидал всех, кто стоял с лопатами, кричал, бился о застывшие глыбы головой. Все лицо себе разбил. У него до сих пор шрамы на лбу и подбородке остались.

Обрыдались все, глядя на его отчаяние. На кладбище просто вой стоял от многоголосого плача. Ой, лучше не вспоминать, — со вздохом, махнула рукой Люся.

— Стаська ведь, вообще, практически не пьющий мужик. У них и в семье это было не принято. После гибели Иры месяц пил беспробудно, но вот встал на тормоз и все. Сейчас после баньки кружку пива или сухого винца по случаю, это все, что он себе позволяет. Ну, вот еще, если очень устал, пару рюмочек хорошего коньячку. Коньячных рюмок, которые с наперсток. Шурик у меня иногда позволяет себе малость расслабиться, так Стас на него потом целый день бухтит, — усмехнулась она.

Вошли Анюта с Оболенским.

— Станислав, все устали, давайте продолжим завтра, — предложила журналистка.

— Давайте, — ответил Стас. — А ужинать не будешь? — Я так хотел тебя удивить.

— Нет, я в гостинице поем и посмотрю, что у нас записалось. Извините уж меня, в другой раз.

— Хорошо, Лена, но завтра не раньше 18 часов. У меня много дел намечено.

— Договорились, во сколько нам подойти?

— Сделаем так, где-то в районе 18 — 18.30, Виктор подъедет к гостинице и свяжется с тобой по мобильнику.

— Да не надо машину, мой оператор привык таскать на себе свою аппаратуру. Здесь же два шага идти, — возразила Лена.

— Лена, будьте готовы и ждите звонка. Все! Я сказал! — заключил Оболенский.

На следующий день, когда все расположились на своих местах, съемка продолжилась.

— Скажите, Станислав, — начала журналистка, — неужели, за все эти годы вы не встретили женщину, на которой захотели бы жениться? Ни разу не влюбились?

— Ой, Леночка, должен тебе признаться, что я далеко не ангел, — с иронической усмешкой, ответил Оболенский. — Ну, прямо скажем, с ангелом близко не стоял, — добавил он. — Женщин у меня было много, даже очень много. Первое время, когда мы с Юрой остались одни, мне было, конечно, не до этого. Однако я был молод, горяч и женщины меня, вообще-то, любили. Правда я практически никогда не приводил их домой.

— А почему? — удивилась Лена.

— Вначале, чтобы не травмировать сына, а потом это как-то вошло в привычку. У меня для встреч была отдельная квартира. Когда женщина попадает в дом к одинокому мужчине, она сразу начинает чувствовать себя немного хозяйкой. Пытается что-то переставить, переделать, приготовить еду и т. д. А у нас с сыном сложился свой мужской уклад. Я не совался без надобности в его комнату, а он никогда ничего не трогал без моего ведома в моем кабинете.

Кстати, я очень педантичен и люблю, чтобы все лежало на своем месте. Даже в темноте могу найти в своем доме, что угодно

— ножи, ключи, ножницы и любой другой инструмент. Правда моя Кнопочка внесла некоторый сумбур в мои старые привычки, — Стас покосился на жену, — но я не в обиде.

Что касается влюбиться, — он на минуту задумался, — наверное, влюблялся и порой очень страстно. Но страсть, как известно, имеет обыкновение проходить. И тогда возле тебя должен оставаться человек, с которым тебе просто хорошо и комфортно жить рядом. У меня это как-то не получалось.

Вообще, ты задала мне щекотливый вопрос, — улыбнулся он.

— Если я тебе отвечу на него откровенно, то буду выглядеть, мягко говоря, не очень, в глазах телезрителей.

— Хорошо, Станислав, если не хотите, можете не отвечать.

— А хотя, почему бы и нет? — неожиданно, согласился Стас.

— Может, мои откровения послужат уроком для некоторых мужиков, — произнес он.

— Иришка погибла в феврале, в мае, я отвез сына к бабе Лизе. За три летних месяца я защитил диплом, обустроил новую квартиру и сразу поступил на заочное отделение Московского юридического института.

— Извините, Станислав, а почему вы решили поступить на юридический?

— Лена, об этом потом. Я загрузил себя до предела совершенно осознанно. Мне нужно было вывести из шокового состояния себя и сына, научиться вести домашние дела и не снижать набранный темп в работе.

В первые годы мне было не только не до любви, но даже не до симпатии. Женщины у меня, конечно, были, но это так — случайные связи. Я не пускал женщин к себе в душу. И совсем не потому, что считаю себя необыкновенным и особенным. Скорее наоборот. Я не кокетничаю, поверь, — искренне произнес Стас, глядя на Лену.

— У меня довольно тяжелый характер. Надо признать, что я очень упрямый, можно сказать даже вредный, — с ироничной улыбочкой признался он. — Мне казалось, что я не способен сделать женщину счастливой.

Жизнь складывалась так, — продолжил Оболенский, — что мне приходилось постоянно ставить перед собой очередную задачу и добиваться ее осуществления. Всегда что-то преодолевать и принимать решения. Мне было некогда, а может быть, просто не хотелось, — слегка усмехнулся он, — прислушаться к женщине, попытаться ее понять.