Эйкомб Рини - Седьмое небо

Слово «красивая» Синтия предпочла пропустить мимо ушей, поскольку оно кардинально меняло акценты, делая внешнюю красоту более значимой, чем личностную, духовную.

И все же… что-то заставило ее опустить глаза. Синтия хмуро уставилась себе под ноги.

– Если бы мне пришлось прожить жизнь заново, я бы снова женился на тебе, не задумываясь. – Рамон смотрел на нее в упор, и Синтия подняла глаза, будто загипнотизированная его взглядом. – Если бы ты снова вздумала убежать от меня, я искал бы тебя до конца своих дней.

– Но, когда я это сделала, ты все же не искал меня? – хрипло выдавила Синтия, чувствуя, что поиск ответа на этот единственно главный вопрос сулит быть долгим и нелегким и что именно ради этого она находится сейчас здесь.

Рамон одной рукой ухватился за открытую дверцу, у которой стояла Синтия, другую положил на крышу машины и навис над Синтией. Она почувствовала себя так, словно оказалась в ловушке, и стала судорожно хватать ртом воздух, будто выброшенная из воды рыба. Испуганный взгляд молодой женщины метался от растянутых в дьявольской улыбке губ Рамона к поблескивающим как раскаленные угли глазам и обратно к хищно белеющим зубам.

– Запомни, дорогая, – медленно отчеканил Рамон, – это не я тебя потерял, это ты потеряла свою память.

Словно искра высеклась между ними. В мозгу Синтии стали вдруг зажигаться и гаснуть какие-то картины. Ослепительная вспышка – и на мгновение туманная завеса прошлого приоткрывалась, но, как только Синтия пыталась заглянуть туда, память вновь плотно закутывалась в свои непроницаемые покровы.

От бесплодных усилий сердце Синтии бешено билось, грудь судорожно вздымалась в отчаянной попытке перевести дух. Синтия открыла рот, пытаясь заговорить, но тут же смешалась под горящим взглядом Рамона, глаза которого сверлили ее, призывая признать его правоту.

И он действительно оказался прав! – в панике призналась себе Синтия. Как последняя трусиха я предпочла бежать и лишиться памяти, нежели лицом к лицу встретиться с тем, что меня страшило.

Только теперь, под тяжелым безжалостным взглядом Рамона, Синтия впервые призналась себе в этом. И ей захотелось во что бы то ни стало решить головоломку: из-за чего этот мужчина кажется ей самым дорогим другом и одновременно смертельным врагом.

– Ведь я люблю тебя? – услышала она свой слабый шепот.

Карие глаза Рамона потемнели, и темно-коричневая радужная оболочка почти слилась с черным зрачком.

– Да.

– И я сильно обидела тебя. Ты сам мне намекнул как-то.

Последняя фраза Рамону явно не понравилась – он беспокойно отвел взгляд, потом снова посмотрел Синтии в глаза.

– Было такое, – нехотя признал он. – Но ты ошибаешься, если решила, что я привез тебя сюда ради мести. Это не так, мне не за что тебе мстить, потому что я огорчал тебя намного чаще, чем ты меня.

Значит, наш брак вовсе не был безоблачным, в который раз поняла Синтия. Видимо, мы оба обладали горячим, изменчивым нравом, каждый стремился настоять на своем. Синтия снова посмотрела на дом. Странно, но он больше не пугал и не отталкивал ее. Синтия перевела взгляд на Рамона.

– Я не помню. Но очень хочу вспомнить.

Черты его лица неуловимо изменились – как показалось Синтии, они стали мягче, из них ушло напряжение. Рамон кивнул и убрал руку с дверцы машины.

– Хорошо. Значит, мы на верном пути. Как твое колено? Ты можешь идти сама?

Надо же, как он ловко перевел разговор, с неудовольствием отметила Синтия. Ни слова не говоря, она привычно начала разрабатывать больное колено, прежде чем наступить на эту ногу. Затем, словно по молчаливому уговору, Рамон подставил согнутую в локте руку, и Синтия оперлась на нее. Она вздрогнула, ощутив близость Рамона, но быстро справилась с собой и улыбкой дала понять, что готова идти к дому.

Как это хорошо звучит – мой дом, наш дом, умиленно подумала Синтия и с легкой озабоченностью спросила:

– Тебе не кажется, что он немного великоват для двоих?

– Он… – Рамон замялся, – долгое время принадлежит нашей семье.

Синтия остановилась и посмотрела на него. Но, поскольку длинные ресницы Рамона были опущены, она не смогла разглядеть выражение его глаз. Зато увидела, как в лукавой усмешке изогнулись губы. Синтия впилась ногтями в руку Рамона и судорожно перевела дыхание.

– К черту все, – процедил Рамон и подхватил ее на руки.

– Что ты делаешь?! – вскрикнула Синтия. Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он прижал ее к себе. – Почему обращаешься со мной, как с инвалидом?! Я могу идти сама!

– Ты моя жена и я могу делать с тобой что захочу! – последовал грубоватый ответ.

Рамон понес ее к дому. Синтия понимала, что протестовать бесполезно, но все же – больше из желания проявить характер – огрызнулась:

– Неплохо бы сначала спросить у меня!

Взойдя по ступеням, он остановился перед дверью и поцеловал Синтию в губы с такой страстью, словно хотел, чтобы она вспыхнула как факел. Посмотрев на жену, Рамон понял, что достиг цели.

– Вот и хорошо! – удовлетворенно выдохнул он. – Ты можешь не помнить своего имени, но будешь знать отныне, кто ты для меня.

– Что с тобой? – испугалась Синтия. – Отчего ты злишься?

– Ты моя жена! – прохрипел Рамон, словно это снимало все вопросы. – Же-на, – повторил он по слогам, словно впечатывая слово в ее сознание.

Со стороны его можно было принять за молодожена, которому предстоит первая брачная ночь. Только Синтия не была ни невестой, ни невинной девушкой. И грозные интонации Рамона совершенно не пугали, а скорее даже веселили ее.

Рамон переступил порог, и дверь с шумом захлопнулась за ними. Синтия увидела стены, затянутые шелком пастельных тонов, написанные маслом полотна в элегантных багетах, стоящие, должно быть, целое состояние… Правда, Синтия не успела их как следует рассмотреть, как, впрочем, и другие детали интерьера, поскольку Рамон стремительно пронес ее через холл к лестнице.

– Рамон…

– Молчи! Не произноси мое имя, пока я не уложил тебя в постель, – решительно оборвал он.

– Почему? – с любопытством спросила Синтия.

– Потому что ты называешь меня по имени, только когда не отдаешь себе в этом отчета. Мне иногда кажется, что я обретаю физическую оболочку лишь в твоем воображении.

Действительно, подумала Синтия, он становится для меня реальным человеком из плоти и крови, лишь когда я прикасаюсь к нему. В остальное время он для меня как бы нереальная фигура.

Рамон вошел в спальню и осторожно поставил Синтию на ноги.

– Извини, – прошептала она и поцеловала Рамона в щеку.

Она лишь хотела, чтобы этот поцелуй символизировал собой просьбу о прощении, но он получился совсем иным – глубоким, сладостным, вожделенным.