Эдна Фербер - Три Шарлотты

– О! – сказала Лотти и даже слегка покраснела, как девочка, выслушав этот аллегорический упрек за неумение устроить свою жизнь.

Миссис Пейсон окинула свою сестру сострадательным взглядом.

– Так, но почему это тебе взбрело в голову, Шарлотта? – промолвила она таким тоном, словно хотела сказать: «Ребячество или – старческое слабоумие».

В эту пятницу, проворно взбегая на крыльцо, Лотти подумала: «Кемпы, конечно, уже здесь». Их автомобиль, блестящий и внушительный, стоял у тротуара. Чарли водила его легко, с головокружительной смелостью. При мысли о Чарли морщинка меж тонких бровей Лотти разгладилась. Любовь и согласие между тетей и племянницей были так глубоки, так сильны и так крепки, что, несомненно, их можно было объяснить не только кровными узами. Безусловно, и тени такого чувства никогда не было между Лотти и ее сестрой Беллой, и уж, конечно, такого взаимного понимания не существовало между Беллой и ее дочкой Чарли.

Старая ореховая стеклянная дверь грузно затворилась за Лотти. Все общество восседало в бывшей второй гостиной эпохи Айзика Трифта.

– Лотти! – прозвучал металлический голос миссис Пейсон.

– Я!

– Так-так!

Войдя, Лотти очутилась лицом к лицу с миссис Пейсон. Керри Пейсон опиралась на палку. Она всегда опиралась на палку, когда Лотти или Белла вызывали чем-нибудь ее неудовольствие. Очевидно, этому существовало какое-то неизвестное объяснение.

– Здравствуйте, Белла, Генри! Простите, что запоздала.

Чарли встретилась с Лотти в дверях. Тетя и племянница обменялись рукопожатием, странным, резким, сильным рукопожатием, словно двое мужчин. Без слов.

– Запоздала! Очень просто сказать: запоздала! Ты ведь знала, что сегодня пятница.

– Ну, ну, мама! – Подобно всем мужчинам, Генри Кемп как огня боялся сцен. – Лотти не ребенок. И мы здесь всего несколько минут.

– Все-таки она могла бы… – Его последнее замечание явно игнорировалось. – Скажи Гульде, что все в сборе. Позови тетю Шарлотту.

– Я только забегу на минутку на кухню, чтобы сделать соус. У Гульды он не выходит таким, как нужно… Одну минутку…

– Лотти! – Голос миссис Пейсон стал железным. – Лотти, сначала ты переоденешься, чтобы не испортить костюм!

Генри громко фыркнул. Миссис Пейсон повернулась к нему:

– Что тут смешного?

Кемп спрятался за вечерней газетой. Послышался немножко ленивый, томный голос Беллы:

– Лотти, неужто ты еще носишь зимнюю шляпу?

– Зимнюю? Надеюсь, ты не хочешь сказать, что нужно уже надеть летнюю?

Лотти направилась к лестнице. Ничего не поделаешь – костюм!

– Уже? Да ведь март на дворе! – вдогонку ей крикнула Белла.

– На углу Двадцать девятой я поскользнулась на льду и чуть не упала, – смеясь возразила Лотти, наклонившись над перилами.

– Какой важный вопрос для спора! – усмехнулась Чарли, прыгая следом за теткой по лестнице, как хорошенький жеребенок.

Лотти на ходу расстегивала жакет и юбку быстрыми, уверенными пальцами. Войдя к себе, она швырнула на кровать осмеянную шляпу. Когда Чарли впорхнула в комнату, Лотти переступила через юбку, сползшую к ее ногам, и осталась в коротких панталонах – изящная, хорошо сложенная фигура: узкие бедра, невысокий и крепкий бюст, сильные ноги с мускулистыми, но не слишком выпуклыми икрами. Лотти быстрым движением подхватила юбку, открыла шкаф и сорвала с крючка другую.

Снизу донесся голос миссис Пейсон:

– Лотти, надень синее шелковое платье. К обеду будет Бен Гарц. Он только что звонил.

– О Боже! – вздохнула Лотти, повесила юбку в шкаф и достала шелковое платье.

– Ты хочешь сказать, – спросила Чарли, – что бабушка пригласила для тебя гостя без твоего позволения? (Вы бы послушали рассуждения Чарли о личной свободе!)

– Ну что ты! Ведь это Бен Гарц. Он всегда беседует с мамой о делах и о недвижимости.

– Но приходит он ради тебя.

Чарли легко подтянулась на руках и присела на спинку старой ореховой кровати, собственноручно отполированной Лотти и покрытой светло-коричневым лаком. Тоненькая, гибкая девочка в прямом темно-синем платье. Чарли оставляла ощущение чего-то розового, белого и золотистого, так что сначала вы попросту не замечали ни красивого лба, ни энергичного, несмотря на мягкость линий, подбородка, ни больших, глубоко сидящих глаз. Длинные ноги Чарли свешивались с высокой спинки кровати. Коричневые шелковые чулки были аккуратно и умело свернуты в тугие валики пониже колен, смело обнаженных, как колени шотландца. Она критически разглядывала свою тетку.

– Для чего, скажи на милость, ты носишь корсет, Лотти?

– Очевидно, для того чтобы моя старая плоть имела хоть какой-нибудь вид. Я ведь не такая молоденькая газель, как ты.

– Малость потолстела за зиму?

– Боюсь, что да! – Лотти надевала шелковую юбку и танцевала, чтобы легче натянуть ее. – Я слишком мало хожу, вот в чем горе. Проклятый электромобиль!

Чарли строго посмотрела на нее.

– Что ж, раз ты упорно хочешь быть семейной жертвой, то ничего не поделаешь. Сделала из себя какую-то омнибусную линию: отсюда до рынка, от рынка до парка, от парка до нашего дома. Городу следовало бы взимать с тебя налог за езду.

– Но, Чарли…

– У, ты возмутительный человек, Лотти Пейсон! Да, да, возмутительный! Ты никогда не делаешь того, что тебе действительно хочется. Ты так благородно приносишь себя в жертву, что просто тошнит! Это отвратительно!

– Ну да, конечно, – серьезно произнесла Лотти. – А если вам, молокососам, не позволяют делать все, что взбредет вам в голову, вы сейчас же начинаете вопить о гнете, деспотизме и так далее?

– Знаешь, я предпочитаю сама попробовать всякие штуки и убедиться, что они для меня не годятся, чем совсем их не попробовать. Взгляни на тетю Шарлотту!

Лотти торопливо пудрила нос перед туалетом. Она посмотрела в зеркало на Чарли.

– Тетя Шарлотта лучше… лучше знает жизнь, чем мама.

– Да, но я убеждена, что это знание дорого ей досталось. Я еще спрошу у нее когда-нибудь, почему она не вышла замуж. У прабабушки Трифт тут рыльце в пуху – достаточно посмотреть на ее портрет в кринолине со стальными обручами. Брр!

– Чарли, ты ее не спросишь!

– Спрошу, вот увидишь. Она, наверное, жаждет рассказать о своих романах. Я займусь развитием тети Шарлотты. Экспериментальная работа.

– Ладно, займись, – бросила Лотти, смахивая пудру с платья. – Только сначала дай ей прочитать своих Эллиса и Фрейда. Иначе она, бедняжка, не поймет, к чему ты клонишь.

– Ах ты, язва! – воскликнула Чарли, спрыгнула со своего возвышения и, обняв Лотти сильными молодыми руками, тесно прижалась к ней. Совершенно необычный поступок для Чарли – молодой особы, принадлежащей к современной школе, которая презирает чувствительность и всякие эмоции, для которой бунт – нормальное состояние, которая не знает страха и угрызений совести, лжи и притворства. Глядя на нее, Лотти часто чувствовала себя беспомощным ребенком.