Эдна Фербер - Три Шарлотты

Второе – «Смерть» – по мнению большинства, было слишком пропитанным горечью. Конечно, выразительно, но очень резко. Например, вот эта часть:

Перечитывая эти стихи, Чарли била себя кулаком по коленям и плакала в бессильной ярости над бессмысленностью всего сущего.

Осенью, почти накануне перемирия, стихи Джесси Дика были изданы отдельной книжкой. Тоненький сборник стихотворений. Их было так мало…

Миновал исторический истеричный ноябрь. Когда в феврале следующего года Лотти вернулась домой, Чарли в Чикаго не было. Она находилась в Цинциннати, в штате Огайо, танцевала в русской труппе Красилова. Гастроли в Цинциннати продолжались неделю, и дальнейший маршрут включал Колумбус, Кливленд, Толедо, Акрон. Чарли писала, что в конце марта они на две недели вернутся в Чикаго и дадут ряд спектаклей в «Паласе» и «Маджестике».

«Напиши подробнее, – спрашивала свою тетку Чарли, – о французской сиротке, которую ты привезла с собой. Зачем ты ввязалась в это дело? Впрочем, должна сознаться, что с Жаннетой у тебя вышло очень удачно. Мама писала мне о ее свадьбе. Но эта сиротка, как я поняла, еще ребенок и к тому же девочка. Я разочарована: мне кажется, лучше было бы захватить с собой из Франции сироту мужского пола и постарше… В нашей семье явно не хватает мужчин. Пришли мне, пожалуйста, карточку девочки. Неужели ты ее действительно удочеришь? Как отнеслась к этому бабушка? Сильно бушевала? Я очень огорчена, что ей не лучше. Мама писала, что пришлось нанять сиделку…»

Возвращение Лотти домой прошло очень тихо. Она естественно скользнула назад в привычную жизнь старого родительского дома на Прери-авеню и занялась своими обычными делами, точно и не пережила волнений, ужасов и лишений этих страшных месяцев. Хотя, конечно, разница была. Лотти теперь стала главой дома.

Миссис Керри Пейсон лежала на огромной ореховой кровати в спальне второго этажа. Она была очень беспокойной пациенткой: глаза на похудевшем, заострившемся лице всегда смотрели озабоченно, и сиделка то и дело машинально повторяла:

– Поменьше говорите, миссис Пейсон! Вам нужно беречь свои силы.

– Легко сказать беречь! Как можно набраться сил, лежа в постели? Я никогда не лежала. Завтра встану, что бы ни говорил доктор. Мои дела трещат по всем швам. Я уже наняла маляров на первое марта. Весной предстоит большой ремонт.

Но когда наступало завтра, миссис Пейсон опять грозилась встать на следующий день… Ее воля все еще не была сломлена, но сердце отказывалось служить. То, что врачи называли ревматизмом, глубоко вонзило в нее свои когти и делало свою разрушительную работу.

Миссис Пейсон считала переезд Кемпов в маленькую квартирку на Пятьдесят третьей улице позором для всей семьи. Трифты, говорила она, никогда не отступали. Она безуспешно пыталась убедить Генри Кемпа воспользоваться пустыми комнатами особняка на Прери-авеню. Генри остался непоколебим. Он получил место управляющего отделением стекла и фарфора в большом оптовом складе. Жалованье, которое он получал, не достигало и четверти прежних доходов. Их роскошная мебель производила странное впечатление на фоне дешевых обоев новой квартиры, но Белла отказывалась расстаться хотя бы с частью вещей. Все еще изменится к лучшему, и они еще займут подобающее положение, говорила она. Вещи, не поместившиеся в тесной квартире, были сложены в верхнем этаже на Прери-авеню. А ранней весной Белла, успокоившаяся, уже занималась отделкой квартиры и торговалась с угрюмым домовладельцем о его доле в расходах по лепным работам в гостиной.

Семейные обеды по пятницам шли своим чередом. Миссис Пейсон по-прежнему давала деловые советы многотерпеливому Генри. То, о чем раньше даже думать было невыносимо, оказалось на деле не столь страшным. Но тут Чарли повергла всех в ужас своим решением променять строгую форму служащей Шильда на газ и трико Красиловского балета. Белла и даже Генри восстали против этого, а миссис Керри Пейсон боролась с Чарли, как тигрица. Все они думали, что девушка вернется к Шильду. Но Чарли хладнокровно и решительно заявила, что об этом не может быть и речи.

– Вернуться туда? Чего ради? Меня тошнит от всего этого.

Мать и отец встретили ее слова с изумлением.

– Но, Чарли, ведь только на прошлой неделе ты получила повышение! Ведь ты всегда говорила, что тебе там нравится. Позволь тебе сказать, что двадцатилетней девушке не пристало пренебрегать тремя тысячами в год. Через пять лет…

– Да, да, знаю! Через пять лет я буду получать пять тысяч и мне будет двадцать пять лет. А еще через пять лет я буду зарабатывать еще больше и мне будет тридцать. А потом пройдут еще пять лет, и еще пять, и еще пять… И я начну красить свои волосы в великолепный рыжий цвет, носить шикарные импортные кружева, может быть, даже настоящий жемчуг, ногти мои будут ослепительно блестеть, и… я стану безжизненным автоматом. Этим кончают всегда, если занимаются делом просто ради самого дела.

– Ну хорошо, а ради чего ты работала?

– Ради Джесси, конечно!

Разговор происходил за обедом. Белла ушла к себе в комнату вся в слезах. Чарли и отец остались за столом и продолжали спор, словно двое мужчин. Позже Белла, заинтригованная этой мирной беседой вполголоса, возвратилась вся заплаканная узнать, чем кончилось дело.

Как хорошо ни знал Генри Кемп натуру женщин – а он должен был ее изучить в этом женском семействе, – теперь он в полном недоумении старался понять мотивы внезапного бунта Чарли.

– Ведь тебе нравилось у Шильда, Чарли! Ты сама говорила. Тебя там многое занимало и забавляло. Может быть, случилось что-нибудь? Какая-нибудь неприятность?

– Решительно ничего, папа! Просто я потеряла интерес к этому делу. И, видишь ли… как тебе сказать… От Джесси исходил такой поток света, столько красок и поэзии, что хватало на нас двоих. Когда я говорю – поэзии, я не думаю о стихах на бумаге. Поэзия – это ритм, движение, радость. Тебе мои слова кажутся глупыми?

– Нет, Чарли, не кажутся. До известной степени я понимаю, что ты хочешь сказать.

– Ну и вот!..

В эту минуту вошла Белла, сморкаясь и вытирая глаза. Чарли посмотрела на нее спокойным взглядом.

– Мама, я хочу, чтобы ты тоже поняла меня. Я много размышляла над этим. И я не хочу, чтобы ты думала, будто я вдруг решила ускакать прочь.

– Прочь? – подхватила Белла. Чарли кивнула.

– Видите ли, мне необходимо ощущать вкус жизни, ее движение. И красоту! Этого не найти у Шильда. Но пока Джесси не… не исчез, я могла прекраснейшим образом корпеть в магазине, потому что Джесси давал мне все это. Один из нас должен был смириться и работать, и я с радостью взяла это на себя. Мы хотели быть мужем и женой и в то же время оставаться свободными. Маленький домик в Гэббард-Вудсе ждал нас и был готов принять либо раз в неделю, либо каждый день. Все дни проводить там должна была я, Но такой человек, как Джесси, не может писать… не мог писать свои вещи без того, чтобы не чувствовать себя свободным, не приходить и уходить, когда и куда вздумается. Потому я должна была находиться там. И у меня была бы своя работа, служба. У нас были бы дети… Ну и вот, а теперь для меня исчез весь смысл в этой моей службе. Для чего мне тянуть лямку? Это просто смешно. Довольно, баста!.. Мне нужна перемена. Танцы! Красилов едет в турне со своей труппой. У него расписаны сорок две недели вперед. Я еду с ним. Буду танцевать соло-пляску нищей цыганки.