Алина Политова - Серпантин

В первый момент я как-то не понял, что ты имеешь в виду и только глупо

улыбнулся, но когда ты, продолжая нагло смотреть мне в глаза, начала снимать

фартук и школьное платье, внутри у меня всё оборвалось. Я продолжал стоять, тупо

смотря, как ты раздеваешься, но мысли мои текли совсем в другом направлении. Я

лихорадочно думал о том, куда мне убежать из этой комнаты, вмиг лишившейся

кислорода, а ещё лучше умереть, чтобы никогда не видеть этого кошмара. Но шок,

охвативший меня был настолько силён, что я не мог сдвинуться с места.

Когда ты осталась в одних трусиках с каким-то дурацким рисунком в уголке и в

коротких гольфиках, я понял, что пора действовать. Подняв твоё платье, которое

давно валялось на полу, я подскочил к тебе и начал судорожно напяливать его тебе

на голову. Я старался не касаться твоей груди, маленькой, но уже вполне

обозначенной, но ты извивалась так, что руки мои постоянно дотрагивались до

твоей горячей кожи. Это вызывало во мне какое-то запретное ощущение, но мне в

тот момент было наплевать. Главное — надеть на тебя платье, а уж дальше можно

будет поговорить по-человечески.

У меня ничего не получалось. Ты хохотала, всеми силами старалась помешать мне, я

должен был прижимать тебя к себе, чтобы хоть как-то ограничить твоё

сопротивление, но при этом сам я совершенно ослабевал, и, в конце концов, тебе

удалось завалить меня на кровать. Платье вырвалось у меня из рук и улетело в

другой конец комнаты, а ты, продолжая звонко смеяться, как будто для тебя всё

было лишь забавной игрой, начала стаскивать с меня мой домашний пуловер. Я снова

запаниковал. Ещё не хватало, чтобы ты видела меня раздетым! С удвоенной силой я

начал бороться, решив вырваться и убежать от этой чёртовой кровати и от

сумасшедшей тебя. Ты щекотала меня и царапалась, как не в меру разыгравшийся

котёнок. В какой-то момент я понял, что лишь распаляю твой азарт и, если

подчинюсь тебе, то может быть, ты успокоишься. Поэтому я позволил тебе снять с

меня пуловер и, сгорая от стыда, закрыл лицо руками и напряжённо замер, ожидая,

когда ты начнёшь смеяться над моим маленьким хлипким телом.

В комнате воцарилась тишина. Я боялся оторвать ладони от лица и увидеть насмешку

на твоём лице и вдруг почувствовал, как вместо этого ты прижалась ко мне всем

телом. Так близко, что я ощутил… ну да, конечно. Я почему-то постоянно, думал о

твоей груди, даже когда мы боролись. И поэтому теперь, когда ты легла на меня, в

голове у меня растёкся сладкий туман. И что-то новое, доселе не испытанное…

Ты прошептала тихо-тихо:

— Не бойся, давай спрячемся под одеяло, если хочешь.

Я кивнул. Я на всё уже был согласен, лишь бы ты вечно так прижималась ко мне и

что-нибудь шептала на ухо. Мы быстро забрались под одеяло, но я по-прежнему не

решался открыть глаза. Наверное многие дети играли и играют в эти игры, прячутся

подальше от взрослых, трогают друг друга, даже целуются. Словно слепые котята

балуются с этим древним инстинктом, не зная точно правил игры. Но мы с тобой

были другими, не такими как все. Потому что тебе правила были очень хорошо

известны и меня это пугало. Подражать взрослым и делать, как взрослые, между

этим есть большая разница. И то, что ты начала вытворять, когда мы оказались под

одеялом, мне не очень-то нравилось. Тебе не нужны были никакие детские

сюсюканья, ты точно знала, как всё должно происходить на самом деле, поэтому

твоя маленькая лапка уверенно расстегнула мне брюки и нырнула внутрь. Я лежал,

совершенно онемевший, чувствуя лишь твоё обжигающее тепло и непонятную тяжесть…

ну ты знаешь где. Твои настойчивые пальчики, — это было что-то!

— Ты ведь уже большой, ты уже можешь? — спокойным голосом спросила ты,

продолжая делать что-то неслыханное своей рукой.

— Не знаю, — сдавленно прошептал я в ответ. Стыд, отвращение и эта мерзкая истома

просто сводили меня с ума. Мне было противно и страшно, но в то же время я ни за

что на свете не согласился бы, чтобы ты вытащила свою лапку из моих штанов.

Такой вот парадокс, милая. Смешно вспоминать.

Самое поразительное, что я запомнил тот первый раз в мельчайших подробностях. А

ведь прошло уже столько лет… Помню, что я тогда был "уже большой", по всей

вероятности, потому что в какой-то момент, когда ты затащила меня на себя, тебе

удалось… Во всяком случае, на секунду я ощутил нечто горячее и тесное, и даже

успел осознать, ГДЕ находится нижняя часть моего тела, если можно так

выразиться. А потом вспышка, как удар молнии. Ослепительная, оглушающая и… все.

Чувство омерзения, усиленное в тысячу раз сразу заставило забыть о тех секундах

наслаждения, которые ты мне подарила.

Час спустя пришла мама, и мы втроем сели пить чай. Ты, непривычно оживленная,

весело щебетала, радуя мою маму (о, если бы она знала!), а я сидел, как в воду

опущенный и боялся выдавить слово. Мне казалось, что на моем пылающем лице

большими буквами написано о том, что мы совершили, и стоит матери внимательно

приглядеться, как она все поймет. Но, заметив мой насупленный вид, она лишь

покачала головой, и заставила меня сунуть подмышку градусник. Стоит ли говорить,

что температура у меня действительно оказалась космической, и я тут же был

отправлен в постель. Сейчас я понимаю, что сильно рисковал, позволяя маме

укладывать меня под одеяло. Могли же остаться всякие пятнышки на простыне, о

которых я тогда еще не подозревал, но происхождение которых смогла бы быстро

определить моя мама. Клянусь, я бы признался ей во всем, окажись это так. Но, к

счастью, ты все унесла в своем теле, и наше преступление так и осталось

нераскрытым.

В тот вечер я впервые понял, что взрослые по сути своей глупые и недалекие

существа, не далеко ушедшие от нас, детей. И еще я понял, что ненавижу свою

мать. За тот журнал, что они с отцом держали дома, совершенно не заботясь, что

он может попасться мне на глаза.

Не смотря на температуру, мне позволено было проводить тебя до лестничной

площадки, хотя я с радостью избежал бы этой милости, настолько неприятно мне

было в тот момент твое присутствие.

Мы долго молчали. Ты никак не хотела садиться в лифт, а я не мог заставить себя

посмотреть тебе в глаза, и с нетерпением ждал, когда же ты, наконец, уедешь.

Напоследок ты как-то неуклюже ткнулась мне в губы, что должно было означать

поцелуй, и умчалась. Помню, я подумал тогда, что в фильмах целуются как-то

иначе. И твой детский поцелуй показался мне чуть ли не кощунством после того,

что ты со мной сделала.

Знаешь, сейчас, когда я пишу это письмо, я нащупал еще один парадокс. Ты ведь не