Татьяна Туринская - Спроси у зеркала

— А как же… — Гена все еще сомневался. А может, разыгрывали его не тогда, может, это сейчас его жестоко разыгрывают? — Тогда почему же ты вышла за Валерку? Если любила меня — почему же ты вышла за Валерку?!

Лариса возмутилась:

— А сам не понимаешь?!! А что мне еще оставалось делать?! Я, между прочим, едва не сиганула с четырнадцатого этажа! Если бы Валерка не успел, если бы пришел хотя бы на полминуты позже — сейчас с тобой разговаривал бы очаровательный разложившийся трупик несостоявшейся супруги!

Помолчала несколько мгновений, вспоминая, как едва не сошла с ума в то памятное утро, добавила после тяжкого вздоха:

— Я не хотела жить… Было так больно… Я ведь не понимала причины. Мы не виделись с тобой всего лишь один день — помнишь, я накануне с родителями была у родственников допоздна? А утром ты позвонил. Я думала, ты шутишь, а ты и не думал шутить… Тогда я и… Даже записку родителям написала: простите, мол, не поминайте лихом… Уже ногу занесла, вот тогда Дидковского и принесло. Если бы я знала, что это он — не открыла бы, сиганула с балкона. Надеялась, что это ты одумался… А он… А он предложил замечательный выход, чтобы на меня не тыкали пальцами…

Лариса замолчала. Больше нечего было говорить. Молчал и Гена. За окном уже совсем стемнело, а они все молчали и молчали. Потом Гена покинул кресло, подошел к дивану, на котором сидела Лариса, присел рядышком:

— А я ведь так и не излечился от любви к тебе. Я ведь до сих пор тебя люблю. Ненавидел до потери сознания, теперь понимаю, что напрасно, но все-таки ненавидел… И любил. Не мог не любить… А ты?

Как когда-то давным-давно, в их первый день, когда они ехали в лифте, Гена поднял ее лицо за подбородок двумя пальцами, и смотрел в глаза долго-долго. Ларисино сознание помутилось: Геночка, миленький, любименький! Потянулась к нему всем своим существом…

Гена не успел ее поцеловать, только было потянулся, как тут же все и кончилось.

Вместо пьянящего поцелуя Лариса почувствовала жуткий симбиоз свежего перегара, немытого тела и нечищеных зубов, и ее чуть не стошнило. И тут же словно пелена с глаз упала: да разве этого человека она когда-то любила? Нет же, ее Геночка был другим, он был молодым, безумно красивым, веселым, даже бесшабашным. А теперь перед нею сидит осунувшийся бесформенный мужичок неопределенного возраста, опустившийся, давно не стриженный, неопрятный, не совсем трезвый… И если бы семь лет назад она, как и планировала, вышла за него замуж — это теперь был бы ее муж. Вот это — ее муж?!

Неприятное открытие поразило ее. В одно мгновение Гена перестал быть заманчивой мечтой и сладким воспоминанием. Вместо запрятанной глубоко-глубоко внутрь сознания любви к нему Лариса вдруг ощутила неприязнь, граничащую с отвращением. Отшатнулась от него, как от чумы:

— Нет, нет, Гена, я не за этим пришла!

— А зачем? — удивленно спросил он.

Лариса на мгновение задумалась. А действительно, зачем? Зачем ворошить прошлое? Разве его можно вернуть? Разве можно поворотить время вспять, отмотать назад, как кинопленку? Зачем? Ах, как все глупо, как бессмысленно!

— Затем, чтобы объяснить тебе, что я порядочная женщина. Мне бы не хотелось, чтобы ты до конца жизни считал меня шлюхой. Просто решила рассказать тебе правду.

— Да, — согласился Горожанинов. — Но раз это правда, раз ты мне не изменяла — что мешает нам снова быть вместе? Ты же меня не предавала…

Ларисе вдруг стало так противно. Господи, неужели она могла когда-то любить этого человека?!

— Да, я тебя не предавала! — гордо заявила она. — Я была честна и верна тебе, мне не в чем себя упрекнуть! А ты? А ты был со мной честен? Ты не предал меня, бросив без объяснений?!

— Я-ааа?!! Я?!! — вскинулся Горожанинов. — А в чем ты можешь меня упрекнуть?! Это ты своего Дидковского упрекай, это он все подстроил, а я, между прочим, такая же жертва, как и ты!

— Жертва? — едко усмехнулась Лариса. — Ты был бы жертвой, если бы от тебя ничего не зависело.

— А что, что, по-твоему, от меня могло зависеть?! Мне показали красноречивую картинку — что мне еще оставалось делать?!

— Ты мог бы попытаться разобраться во всем. Ты мог бы не поверить своим глазам. Ты мог бы потребовать у меня объяснений. Вместо этого ты просто отказался от меня. Ты даже не объяснил причину, ты просто меня бросил…

— А что мне было объяснять? — кипятился Гена. — Что?!! Я ведь был уверен, что это была ты!

— Ты мог бы поинтересоваться, почему я это сделала. Мог бы упрекнуть меня в подлости или еще в чем-нибудь, тогда я переспросила бы, за что. В конце концов, ты мог бы банально отхлестать меня по щекам! Я бы, естественно, этого не простила, но тогда правда выплыла бы наружу, понимаешь?! Но ты ничего не стал делать, ничего не стал выяснять, ты просто бросил меня перед свадьбой.

— Потому что мне все было понятно. Я ничего не хотел выяснять, я не хотел смотреть в твои лживые глаза. Я же поверил, что это была ты, там… — ты! Я же собственными глазами видел, как тот нерусский кабан влез тебе ручищей в самое… Я же тебя ненавидел!!!

— Вот-вот, — согласилась Лариса. — Ненавидел, это точно. Потому что если бы ты меня любил, ты ни за что не поверил бы в это. Даже если и видел бы собственными глазами. Ты подошел бы к ней, ко мне, как ты думал, прямо там, прямо там взглянул бы в мои подлые глаза, отхлестал бы по щекам — если бы любил, конечно. Если бы любил так сильно, как я! И тогда все встало бы на свои места, тогда ты бы понял, что это жестокий розыгрыш. Но ты предпочел гордо удалиться! И это ты называешь любовью?!

Горожанинов резко поднялся, пафосно выбросил вперед руку, как плохой актер дешевенького театра, и провозгласил:

— Да, это я называю любовью! И очень сомневаюсь в твоей любви! Иначе ты не подвергла бы сомнению мои чувства! Ты вот семь лет как сыр в масле кувыркалась, забавлялась со своим Валериком. А я, между прочим, страдал!

— Ага, — презрительно фыркнула Лариса. — Страдал. Ты безмерно страдал от того, что тискать Сливку приходится в заплеванном подъезде, как прыщавому пацану. Знаешь, Гена? Валера, конечно, редкая сволочь, но все-таки я ему безмерно благодарна за ту подлость. Он спас меня от слабохарактерного ничтожества, которое к тридцати годам не научилось даже обслуживать собственные желания! Иди, Гена, иди к мамочке с папочкой, они утешат! Они и накормят, и напоят, и спать уложат. Иди, Гена, спокойно ночи!

Горожанинов в изумлении выпучил глаза: да как она смеет? Вот так, с ним?! Да кто она такая, да что она о себе возразила?! Развернулся и гордо прошагал в прихожую. И лишь перед самой дверью презрительно произнес:

— Слава Богу, я не женился на тебе! Хорошенькая же из тебя получилась жена, что даже урод Валерка и тот к любовнице сбежал!