Татьяна Туринская - Когда меня ты позовешь

— Иди, иди, Валерик, я же вижу, как тебе хочется. Иди. Только не заплывай слишком далеко, ладно? Я боюсь тебя потерять. Иди. Только не очень увлекайся, хорошо? И смотри там, не подцепи какую-нибудь русалку, — не удержалась от скромной шпильки Кристина.

Валерка ничего не сказал. Да и не надо было ничего говорить — Кристина все прочитала в его глазах: и радость, и благодарность, и эйфорию свободы. Чернышев только чмокнул ее в губы дежурным поцелуем, и побрел дальше, к приличной глубине, где уже мог бы окунуться в воду полностью, где мог бы не цепляться за дно руками при каждом гребке. Всего несколько мгновений, и внушительная Валеркина фигура превратилась в точку над водой. В стремительно удаляющуюся от берега точку…

Кристине почему-то стало так одиноко, так тяжело на душе, как будто она навеки попрощалась с любимым, как будто это не Валерка сейчас уплывает вдаль, не он широко и ритмично отмахивается руками при каждом гребке, а счастье ее уходит, убегает от нее, сама надежда на счастье покидает безжалостно. И уже не хотелось кувыркаться в воде, подпрыгивать на волнах. И уже не слышала Кристина радостных возгласов купающихся, как не слышала и резких вскриков чаек, шума моря. Только стояла долго-долго, вглядываясь в бесконечность моря: где ты, Валерка, я тебя не вижу, милый, я не могу тебя найти! возвращайся, родной мой, скорее возвращайся!

Долго, ах, как долго его не было! Кристина разволновалась уже не на шутку. Это чувство до сих пор было ей незнакомо: страх за любимого человека. Именно не беспокойство, не переживание, а страх. Липкий, приставучий, противный, мелко-мелко сотрясающий все тело и душу дрожью и ужасом страх. Страх потери. И почему-то вспомнилось вдруг стихотворение, авторства которого Кристина не знала, потому что была совершенно равнодушна к поэзии. Да и не читала она его ни в книге, ни в журнале, где стояло бы имя автора. Просто подруга Наташка Конакова когда-то прочитала ей на память понравившиеся строки, и они, оказывается, где-то в самых глубинах подсознания засели, остались навечно. И вот теперь, когда впервые испытала страх, они всплыли в памяти, нежданно-негаданно, без особого на то желания Кристины. И почему-то именно теперь стали до боли понятны и близки чужие слова, такие, кажется, простые, нехитрые, обыкновенные:

Ночь. Чужой вокзал. И настоящая грусть.

Только теперь я узнал, как за тебя я боюсь.

Грусть — это когда пресной станет вода,

Яблоки горчат, табачный дым, как чад.

И, к затылку нож, холод клинка стальной:

Мысль, что ты умрешь, или будешь больной.

Только в стихах это было названо грустью. Настоящей грустью. А Кристина для себя назвала это страхом. Настоящим страхом. Потому что только из-за настоящего страха яблоки могут горчить, и сигаретный дым комком встанет в горле. И вода — пресная. Хоть питьевая, из крана на кухне, хоть морская, которая ежесекундно мелкими брызгами оседала сейчас на Кристининых губах, но она их не замечала, как не ощущала и вкуса горькой соли. А страшнее всего — последние две строки: "И, к затылку нож, холод клинка стальной: мысль, что ты умрешь, или будешь больной". Да, да, до чего же верно! Ведь каждое словечко верно! Ведь в эту секунду Кристина именно этого и боялась больше всего на свете: что Валерка не вернется, что пропадет в морской бескрайности, необъятности, что утонет, несмотря на всю свою спортивную подготовку. И мысль эта действительно холодным стальным клинком врезалась в затылок, в сердце, в душу. Хотелось выть в голос, кричать, метаться в холодной серой воде, почему-то в мгновение ока ставшей такой неуютной и чужеродной, даже откровенно враждебной. Валерка, милый, где ты? Вернись, пожалуйста, вернись!

Вернулся. Ах, какое несказанное счастье испытала Кристина, увидев издалека приближающуюся точку. Подплыв чуть ближе, Чернышев даже помахал ей рукой: я здесь, я живой, не волнуйся! И только тогда в уши вновь ударил пляжный гомон, и снова вода показалась мягкой и уютной, и совсем даже не неприветливо-серой, а лазурно-синей и почти прозрачной. И опять стало так приятно подпрыгивать на волнах, стараясь подпрыгнуть повыше, мячиком выскочить из воды, чтобы и самой не потерять из виду Валерку, но и он чтобы не терял ее из виду, чтобы она, как маяк, всегда была перед ним, как путеводная звезда.

Прыгала, прыгала, и не удержалась от соблазна встретить любимого красиво. Устала ждать его на том же месте, захотелось самой пойти ему навстречу. И Кристина отправилась дальше, зная наверняка, что глубина здесь небольшая, что всего лишь метров десять, не больше, отделяют ее от мелководья. А там и к Валерику ближе, и волны посильнее. И припрыгивая на каждой волне, чтобы не захлебнуться, Кристина пошла навстречу.

Совсем скоро идти стало невозможно — волны захлестывали невысокую девушку с головой. Но Кристина не испугалась, решила проплыть несколько метров, ведь половину расстояния она уже прошла, ведь до мелководья осталось, наверное, каких-нибудь пять метров. А пять метров-то она уж сумеет проплыть! Конечно, не с ее собачьим стилем соревноваться с Валеркой, но неужели она не осилит каких-нибудь пять метров?!

И Кристина поплыла. Она плыла очень долго, как ей показалось. Плыть было очень трудно, потому что никогда она еще не плавала при таких сильных волнах. Она быстро выбилась из сил, очень быстро. Но ведь пять метров уже наверняка проплыла? Дыхания не хватало, потому что Кристина не умела дышать во время плавания. Сначала набирала полные легкие воздуха, и только после этого ложилась на воду. И когда уже нестерпимо хотелось глотнуть воздуха, она решила сделать передышку, абсолютно уверенная в том, что дно уже непременно должно быть под ногами, ведь она так долго плыла. А его там не оказалось…

То ли проплыла она слишком мало, то ли волнами ее вновь и вновь отбрасывало назад, то ли просто из-за высокой волны уровень моря существенно поднялся, но дна под ногами Кристина не обнаружила. А потребность воздуха уже была столь велика, что она вдохнула машинально, не задумываясь, воздуха ли вдохнет или воды. А воздуха-то и не было, ведь она с головой оказалась под водой, под накатившей высоченной волной.

Кристина отчаянно пыталась выскочить из воды. Резко, мячиком, как раньше. Но ведь для этого нужно было хорошенько оттолкнуться от дна, а его-то и не было! Не было уже ничего: ни дна, ни неба, ни воздуха, ни пляжа, ни Валерки — вода, одна сплошная вода кругом, море, страшное, жестокое, безжалостное море, не переносящее на дух дилетантов…

Кристине казалось, что она очень долго сопротивляется морю. На самом же деле прошли какие-то мгновения, секунды. Хлебнув вместо воздуха воды, ей нужно было откашляться и глотнуть воздуха. И она глотала, глотала всем ртом, с жадностью, с ненасытностью, но вновь и вновь глотала воду вместо спасительного воздуха. И, уже попрощавшись с жизнью, угасающим своим сознанием, идя ко дну, почувствовала, как кто-то довольно невежливо схватил ее за руку и резко дернул вверх, сквозь слой воды услышала недовольное: