Татьяна Туринская - Идолопоклонница

Женя замолчала. Зимин видел, как ей трудно все это рассказывать, пожалел, предложил:

— Может, не надо? Черт с ним, пусть себе живет на здоровье.

Женя энергично замотала головой:

— Нет, надо. Вы не понимаете. Надо. Это мне надо. Мне самой.

Помолчала еще короткое мгновение, словно собираясь с духом перед самым важным разговором в жизни, и продолжила решительно:

— Я отказалась. Стала успокаивать его: мол, раз так случилось, значит, так и должно было случиться. Значит, все должно идти своим чередом, как идет. Значит, пришло ему время все решать, разводиться. А он… Он аж затрясся весь от этого слова, завизжал, как баба-истеричка. Мне стало так неприятно… Вот тогда-то первый раз и почувствовала, что я для него никто. Умом почувствовала, но гнала это от себя, как что-то страшное. А он так умолял… Я все отказывалась. И тогда он поставил ультиматум…

И Женя вдруг заплакала. Тихонько, беззвучно, просто слезы катились из глаз, а она вытирала их пальчиком по мере появления. Отвернулась от гостя, и наклоняла голову то вправо, то влево, чтобы слезы собирались в уголках глаз, а не размазывали весь макияж.

— Я испугалась, — продолжила она, все так же глядя в сторону. — Я ужасно испугалась. Мне казалось, что я умру, если он больше не придет. А он твердо пообещал, что придет только после того, как… Ну, вы поняли. Он вас ужасно испугался. Он ведь каждый день ждал, что вы расскажете Алине. Потому и требовал, чтобы я… Чтобы испачкала… То есть я должна была замазать вас собою… Чтобы вы ничего не могли рассказать Алине, потому что ничем не лучше Городинского. А дальше… А дальше вы сами знаете.

— Знаю, — кивнул Зимин. — Ну что, еще за старый год? Пусть себе уходит вместе с воспоминаниями.

Он принялся пополнять фужеры, а Женя воспротивилась:

— Нет, еще не всё. Пусть это было гадко, но для моей же пользы, признаю. Но ведь все-таки это вы во всем виноваты, это вы поставили тот ультиматум. И то, что отказались в первый раз, ничего не меняет. Был ведь и второй визит. Значит, Димка в вас не ошибся — вы такой же. Вы только играете роль порядочного человека. А вы… Вы такой же. А теперь сидите, как ни в чем ни бывало! Я — вся такая дура, такая дешевка, а вы на коне и весь в белом! Только чем вы лучше меня?! Я — глупая женщина, которая не смогла отказать в услуге возлюбленному. Бывшему возлюбленному… А вы? Вы ведь все понимали, все прекрасно понимали! Вы ведь знали, что я буду послушная, как овечка. Ведь знали же, признайтесь!

Зимин со стуком поставил на стол бутылку коньяка.

— Нет, — ответил твердо. — Неправильно. Всё совсем не так. Но сейчас ты этого понять не сможешь. Когда-нибудь потом я тебе объясню, когда ты будешь готова понять правильно. А пока… Да, я поступил подло. Но… Ты жалеешь?

Женя вскинулась, посмотрела на него с некоторым негодованием, без раздумий ответила:

— Нет!

Резко, пожалуй, слишком уж резко ответила, слишком откровенно. И слишком быстро. Но поняла это поздно — слово не воробей. Покраснела, стушевалась, снова отвернулась, не смея взглянуть в его глаза и увидеть в них насмешку.

А Зимин и не думал смеяться. Ответил очень серьезно:

— Вот и я не жалею. Конечно, неприятно было, что ты с такой готовностью… Знаешь, я так хотел, чтобы ты выставила меня вон! Чтоб послала подальше. Чтоб в рожу наглую плюнула, наконец. А ты…

— А я, как последняя шлюха, тут же выпрыгнула из трусиков, — с жестоким самоедством закончила Женя.

— Ну, это уже неправда! — протянул Зимин. — Ничего подобного, трусики с тебя я снял сам.

Вроде и взял часть Женькиной вины на себя, а ей от этого только еще хуже стало. Скукожилась вся, как под градом камней.

— Жень, ну хватит, а? Ну кому нужны эти разборки?

— Мне! — дерзко заявила она. — Мне! А вообще…

И вдруг резко переменила намерения:

— Ничего мне не нужно! И никто не нужен! И не надо меня жалеть! У меня все замечательно, я сама себе хозяйка! Кому хочу — бросаюсь на шею, кому не хочу… тоже бросаюсь, — уже тише добавила она. — Уходите. Пожалуйста, уходите. Они уже, наверное, наздоровались вволю. Идите к ним. Вы ведь к ним пришли. Идите. Пожалуйста, идите.

Резко встала из-за стола и подошла к окну. Отдернула чуть-чуть занавеску и стала разглядывать, как в свете фонаря косо летят к земле мелкие-мелкие колючие снежинки. Ну вот, даже снег сегодня неправильный, не праздничный. На новый год снег должен быть крупный и мягкий, должен долго-долго кружиться на одном месте в полном безветрии. Всё не так, решительно всё!

Сзади неслышно подошел Зимин, легонько приобнял Женьку за плечи, сказал тихо:

— Я ведь не только к ним пришел.

Та резко отшатнулась, вырвалась. Нет, нет, только не это! Иначе она снова рухнет в его объятия. И снова будет, как прежде, только вместо Городинского теперь будет Зимин. Нет, она не такая! Пора, наконец-то, становиться порядочной женщиной!

— Уходите, пожалуйста уходите…

Зимин замялся на мгновение, словно обдумывая, стоит ли подчиняться, и вышел вон.

Решительно, нет в жизни счастья! Да и на что она могла надеяться? На что? Да еще и после такого падения?! Это перед кем другим еще смогла бы хорохориться, играть роль порядочной женщины, могла бы хвост распускать, но перед Зиминым… Женька же перед ним, как под микроскопом — вся на обозрении, со всем своим убогоньким внутренним миром, со всеми своими недостатками. Слишком доверчивая, слишком покладистая, слишком доступная. Вся — одно сплошное 'слишком'.

Женя вернулась на диван и уперлась невидящим взором в экран телевизора. Ненавистный, но все-таки непонятно за что любимый (быть может, все за то же ожидание чуда?) фильм вплотную приблизился к финалу.

— Вы считаете меня слишком легкомысленной? — спросила Надя Шевелёва у будущей свекрови.

— Поживем — увидим, — с легким вздохом ответила мама Жени Лукашина.

Женька расплакалась. Если уж порядочная до неприличия Надя и то комплексует по поводу своей легкомысленности, то что же остается Женьке после всего, что было с Городинским и Зиминым?! На что ей надеяться? Разве после всего произошедшего у нее есть хотя бы один шанс на хеппи-энд? Нет, нет, так бывает только в кино! Но даже в кино не бывает полного счастья! Ведь даже в кино хеппи-энд и то частичный. Ведь для Гали-то с Ипполитом эта новогодняя история стала самой настоящей трагедией. Однако люди уже почти тридцать лет с удовольствием смотрят фильм и радуются за Надю и Женю, напрочь забывая о покинутых влюбленных. Все правильно, любят только счастливых героев, несчастные даже в кино никому не нужны. Да, в кино бывают красивые сказки, но даже в кино нет справедливости. Нет в жизни счастья!

Фильм закончился, и после короткого рекламного блока начался праздничный концерт. И опять, словно издеваясь над Женькой, на экране замелькала довольная физиономия Городинского: